Читать книгу "Право безумной ночи - Алла Полянская"

— Они взрослые уже.

— Да, чтобы ковыряться в компах и трахать девок — безусловно. А вот позаботиться о себе они в принципе не в состоянии. Лет до четырех, собираясь на прогулку зимой, они доказывали мне, что куртки, шапки и теплые штаны надевать не надо, на улице же солнце! Они по такому примерно принципу и сейчас одеваются, а потом мерзнут, простывают и болеют. Можно подумать, это один раз было, а ведь даже не двадцать один — а постоянно. И пока они не научатся сами о себе заботиться, я отказываюсь считать их взрослыми.

— Ну, доля правды в этом есть. Во время пребывания в твоей квартире я отметил их полнейшую бытовую беспомощность, которую по мере сил постарался ликвидировать, хотя бы в части питания.

— Да, они говорили. Спасибо. У нас с ними последние несколько лет была какая-то затяжная война, так что все мои попытки как-то приучить их организовывать собственный быт встречались враждебно.

— Ну, это я заметил тогда. Впрочем, они за это время повзрослели и кое-что поняли.

Мы поднимаемся в квартиру, и я останавливаюсь в прихожей. Это моя квартира, но что-то неуловимо изменилось. Запах, тишина… не знаю.

— Мы тут организовали генеральную уборку, да и комнату свою они привели наконец в порядок. В общем, как-то так. Там суп есть, идем поедим.

— Переоденусь только.

Мне надо как-то свыкнуться с мыслью, что меня в моем же доме зовут обедать — причем совершенно незнакомый мужик, который, однако, как-то смог сладить с близнецами настолько, что они, по его словам, прибрались в своем логове.

Я переодеваюсь в халат и иду мыть руки, попутно заглянув в комнату близнецов. Они не просто прибрались — они покрасили стены в нежно-салатовый цвет, развесили репродукции картин, а все «железо» убрали в невесть откуда взявшийся шкаф.

— Купили лист ДСП и соорудили с ними шкаф для их деталей и прочего, как раз такой, как им удобно.

— У меня просто нет слов — я в ауте!

— Отлично. Тогда идем обедать, суп стынет.

Овощной суп с куриными клецками выше всяких похвал. Надо же, сам приготовил…

— Это ребята утром тебе сварили.

Все, он меня этим доконал.

— Ешь, чего ты. Они старались, и получилось неплохо.

— Очень хорошо получилось! Надо же…

— Просто некоторые вещи парням должен объяснять мужчина, вот и все.

Я знаю. Я всегда знала, что придет момент, когда моим детям станет нужен рядом отец, а его не будет. Но с этим я ничего не могла поделать.

— Я знаю. Но их отец погиб, а приводить в дом чужого мужика я не рискнула. Да и не хотела.

— Они говорили мне.

Что они еще тебе говорили? Чему ты тут учил моих детей, пока я на больничной койке валялась?

— Я печенья купил, чай будешь?

— Ага.

Мне надо как-то привести в порядок свои мысли и впечатления.

— Вот вернусь через три месяца и повезу вас всех на дачу к себе. Шашлыков нажарим, отдохнем. У ребят каникулы еще будут, ты немного поправишься, и рванем. Там лес, речка, красота невероятная! Тебе сахар класть?

— Да, две ложки.

Похоже, он собирается вернуться сюда. Блин, да что же это такое! Отчего моя жизнь полетела к чертям, а вместо нее образовался какой-то театр абсурда? Мы молча пьем чай с печеньем, и я не знаю, как мне себя вести и что говорить.

— Ты отдыхай, я тут по хозяйству сам подсуечусь. Вечером Семеныч грозился заглянуть.

— Да, он говорил, что придет тебя навестить.

— Послушай, я знаю, что ситуация какая-то неловкая, но…

— Забей. Так уж вышло, что теперь толковать. Пойду прилягу, а то и правда что-то я устала.

Дорога домой и подъем на этаж вымотали меня, а впечатления и вовсе доконали. Мне надо побыть одной и все обдумать, а потому я занырну в душ, а потом влезу под плед и подумаю над ситуацией.

Но подумать у меня не получилось, потому что только я укуталась в свой плед, как тут же уснула — так, как не спала в больнице, глубоко, без сновидений.

— …новые проблемы. Валера, это самое странное решение из всех, что я мог бы предположить!

— Да ладно, Семеныч, ты-то хоть не шпыняй меня. Я ведь приехал и думал у Сереги пожить, а он говорит: нет, братан, у меня баба новая, у нас все только начинается, давай к кому-то из друзей.

— С Лизкой квартиру когда делить станешь?

— Да никогда. Пусть живет, я себе куплю еще. Вот съезжу в Мексику, меня из Колумбийского университета ребята приглашают, они там нашли интересный слой, похоже, как раз по моей теме, и там я за три-то месяца как раз наскребу на новую берлогу. Ну, на большую часть уж точно, может, кредит возьму. За новую книгу мне заплатят скоро, так что не пропаду, пусть живет, не стану я с ней ничего делить, унизительно это мне.

— У папаши денег брать не хочешь.

— Нет, не хочу. И видеть его не хочу.

— Ну, это как раз понятно. Что там детишки, зови, будем ужинать, все готово. Лариса, порежь пока колбаску — тоненько, как ты умеешь, а то Валерка сейчас ломтями нарубит. Пойду принцессу разбужу. Кстати, характер у дамы, прямо скажем, не сахар.

— С сахаром вместо характера двух таких пацанов не поднять.

— И то верно. Давай доставай салат, картошка готова.

Я зажигаю ночник и сажусь на кровати. Мне до сих пор непривычно, что ничего больше не болит и я могу ходить, сидеть, что-то делать, не испытывая боли и не глуша себя препаратами.

— Оль, ты проснулась?

Семеныч заходит в комнату, и мне странно видеть его без его вечной зеленой пижамы. Сейчас он одет в джинсы и рубашку, то есть в штатское. И то, что он сейчас у меня в квартире, тоже очень странно.

— Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо. Поспала отлично, теперь сижу и прислушиваюсь: болит — не болит? И таки не болит!

— Боль — очень страшная вещь, но и необходимая. Она придумана природой как сигнал о том, что в организме случилась поломка. Но люди сегодня покупают таблетки, глушат боль и загоняют ее на дно, тем самым усугубляя проблему, потому что болезнь от этого никуда не девается. И, разрушая организм, она разрушает и психику — вкупе с препаратами. Вот ты полгода вводила себе конские дозы обезболивающих и обрекла себя на депрессию и суицид. Это боль и препараты, а не твоя жизнь, и уж совсем не твое трезвое решение, чтоб ты понимала. Боль и препараты руководили тобой, рулили твоей жизнью, принимали за тебя решения, а ты и не заметила. Никогда больше так не делай!

— Не буду.

В больнице нам некогда было говорить: Семеныч вечно занят. К нему едут и идут, к нему везут на машинах и на самолетах — умирающих и перманентно страждущих. Он хватается за самые сложные случаи, когда травма, или ранение, или внезапная катастрофа, не считается ни со временем, ни со стенаниями персонала, который у него по струночке ходит.