Читать книгу "Рождение волшебницы. Книга 2. Жертва - Валентин Маслюков"

— Государь! — воскликнула Золотинка, голос ее звенел. — Если я сумею вас излечить, я прошу только одного — помощи и защиты. Спасите моих близких: Поплеву и Тучку! Мне ничего не нужно, ничего больше. Спасите! Государь, присутствующий здесь конюшенный боярин Рукосил — волшебник. Могущественный и недобрый волшебник. В его руках половина государства. Об этом говорят под рукой, об этом шепчутся, не смея поднять голос. Если вы не устраните Рукосила от государственных дел — страна погибнет. Настанут черные дни, запылают города, земля запустеет, люди разбредутся по ее растерзанному лику — чужие среди чужих. И некому будет хоронить мертвых. На усеянных костями полях зацветут волчец, дурман и белена. Смрадом и гарью повеет над всей землей. Встанет кровавое солнце. Над дорогами поднимется, застилая небо, удушливая пыль — поползут по нашей земле полчища нечисти…

— И будет очень страшно! — воскликнул вдруг Рукосил, вскочив на ноги. — Ах, как страшно! — Слова его источали яд насмешки, но холеное лицо было бледно особенной глубокой бледностью, какую вызывает ощущение схватки.

Золотинка глянула на конюшего холодно и отстранено — издалека. Вознесшая к высотам пророчества страсть сделала ее неуязвимой для язвительных пустяков.

— Рухнет трон Шереметов, — сказала она, обращаясь к Юлию, который непроизвольно встал. — Ты будешь последним князем великого рода, который начался кровью и кровью закончится. Восстань наследник доблести своих дедов и прадедов! Наследник доблести, но не сокровищ, которые тлен и прах, ведь только деяния человека и слава его переживут века. В деяниях достоинство истинного мужа. В деяниях его оправдание. Как оправдание женщины дети. Восстань наследник всех слован! Восстань! И виждь! И внемли!

Так велика была прорывавшаяся в словах страсть, что не было нужды напрягать голос, Золотинка говорила почти спокойно. Зато старик-толмач приходил во все большее возбуждение, болботал быстрее и лихорадочнее, он тоже вскочил наконец. Изможденное лицо мученика и страстотерпца горело вдохновением, он пророчествовал, он вещал, взметая широкие рукава смурого плаща… И в удивлении остановился, пораженный собственными же речами. Тогда как Золотинка говорила ясно и твердо, не сводя с юноши темно-карих глаз под густыми, как напряженный взмах, бровями. Она глядела, едва ли сознавая всю силу собственных слов и взгляда.

Помертвелые судьи были неподвижны и не смели даже переговариваться. Подьячий низко нагнулся к столу, ища защиты за большим гусиным пером, которым только и мог прикрыться от случайного взгляда.

Золотинка кончила. Рукосил, глубоко, всей грудью дохнув, разжал кулаки и опустился на прежнее место, на лавку возле горки с врачебным прибором. Небольшие, женственные губы его тронула бледная улыбка. Он огляделся: смеется ли кто-нибудь? Никто другой не смеялся. Только Рукосил — блестящий вельможа с гордо поднятой, величественной, начисто отрезанной воротником головой. Красивая голова конюшего лежала на плоско растопыренном шелке и кружевах, как на блюде.

Поднявшийся было Юлий задумался и молчал, бросая беглые взгляды на девушку и на конюшего. И покосился на старого толмача, ожидая, как показалось Золотинке, подсказки. Но старый дока, словно не понимая вопроса, имел выражение и отчужденное, и бесстрастное. Ничем больше не напоминал он того вдохновенного пророка, что вторил страстным речам девушки.

— Позволено ли будет и мне замечание? — сказал Рукосил из своего угла. Только излишняя изысканность слога выдавала обуревавшие его чувства. — Я хотел бы напомнить девице Золотинке, мещанке города Колобжега, недоучившейся ученице известного лекаря Чепчуга Яри, зачем она сюда явилась. Лечить. Успех ее будет, несомненно, вознагражден, а неудача карается по указу великого государя и великого князя Любомира. Это первое. Второе: назначенное девице Золотинке время истекло.

Толмач уложил многоречивое и ненужно прочувственное замечание Рукосила всего в несколько тарабарских слов.

— Рукосил! — с усилием встряхнулся Юлий. — Вы слышали, что сказала эта девушка?

— Несомненно, государь.

— Где люди, о которых она беспокоится?

— Несомненно, государь, я наведу справки.

— Я не хотел бы, чтобы эта девушка пострадала.

Не то. Все не то. Золотинка закусила губу, понимая, что этот… наследник не восстанет. Она не слышала, что отвечал Рукосил на последнее замечание княжича. На просьбу о помиловании.

— …Пусть девица займется делом. Время ее ушло, но, думаю, государь позволит прибавить четверть часа. — Не дожидаясь, что там велит государь, Рукосил и сам подал знак. Один из судей, поспешно встрепенувшись, перевернул песочные часы, которые уже осыпались и стояли и перед ним без употребления.

То был не лишенный великодушия, но точно рассчитанный жест: как же мало Рукосил обращал внимания на горячечную болтовню девчонки!

Песок струился, отмеряя иное время, не тронутое еще никаким событием и действием. Все, что говорила прежде Золотинка, как бы утратило значение, и все нужно было начинать заново, приступать к делу. А то, что было до этого, делом не считалось. В новом, девственно-непорочном времени, которое отмеряли запущенные Рукосилом часы, следовало говорить иные слова, думать иные мысли и начисто выкинуть из головы все обременительное для совести и разума.

Но Юлий не воспользовался любезностью Рукосила и вернулся на прежнее:

— Если ты вернешь мне разумение слованской речи, я сделаю… сделаю все, что смогу. Обещаю сделать все, чтобы разыскать твоих близких, — заявил он через толмача. — И еще что… поговорю с отцом обо всем… Хотя я не понимаю твоего предубеждения против конюшего Рукосила. Его считают одним из самых верных и деятельных радетелей престола. И то, что я вообще здесь перед тобой и слушаю твои удивительные речи — заслуга Рукосила. Он удалил Милицу, чудовищную пиявку, которая присосалась к телу нашего государства.

— Прекрасно! — с преувеличенной живостью воскликнул Рукосил, едва дослушав. — Но ближе к делу! К делу, черт побери! Я первый поздравлю ученицу знаменитого Чепчуга, когда у нее выйдет то, на чем свернули себе головы девяносто три ее предшественника — все до единого выдающиеся целители. А если девицу постигнет неудача, чего никак нельзя исключить, что ж, она будет наказана в меру своей самонадеянности.

— Я не хотел бы, чтобы девушка… чтобы Золотинка пострадала, — повторил Юлий, впервые назвав ее по имени.

— Но вы считаете справедливым, государь, чтобы пострадал я, в случае если лечение будет успешным? Давайте переведем на удобопонятный язык все, что это восходящее светило нам тут обещало. Получается вот что: я, говорит светило, вас вылечу, а за это удалите от себя Рукосила и возьмите меня. Рукосил ведь слишком много знает и умеет. Я тоже кой чего знаю и умею, но гораздо меньше, чем Рукосил, и в этом мое преимущество. Чем больше человек знает, чем он талантливее, тем опаснее, тогда как посредственность и умеренность есть главное и необходимое условие благонадежности. Вот что мы хотели сказать и не решились сказать без обиняков по причине нашей девичьей стыдливости!