Читать книгу "Иное решение - Андрей Семенов"

Войска Ленинградского военного округа в своем продвижении достигли следующих рубежей:

На Мурманском направлении наши войска, преодолевая сопротивление белофиннов, продвинулись на 35 километров южнее Петсамо.

На Ухтинском. Реболском. Поросозерском и Петрозаводском направлениях в результате успешных боев наши войска пересекли железную дорогу Нурмес-Иоэнсуу и продвинулись на 60—65 километров от гос. границы.

На Карельском перешейке, в восточной его части, наши войска после артподготовки прорвали главную оборонительную линию финнов, известную как «линия Мажино-Кирка».

На Карельском перешейке наши войска после артподготовки захватили безымянный хутор, хозяева которого сбежали в глубь Финляндии еще в конце ноября. В огромной риге был оборудован полевой узел связи. По-северному просторную избу хозяев занял штаб дивизии. За обеденным столом сидел начальник штаба и составлял донесение о потерях.

Донесение выходило невеселое. Дивизия, насчитывавшая 14 512 человек личного состава, за неполную неделю боев потеряла две трети бойцов. Из них убитыми 3102 человека, ранеными 3657 человек, обмороженными и больными 2841 человек. Под ружьем оставались 4912 человек. Линия Мажино-Кирка лежала километрах в трех от хутора, цела и невредима. Многочисленные атаки не принесли ей никакого вреда, красноармейцы гибли на минном поле под кинжальным огнем, не Успевая добежать до финского переднего края. За четыре дня штурма дивизия была обескровлена и деморализована.

Большой урон причиняли «кукушки» – финские снайперы, усевшиеся на деревьях. Они имели хорошую оптику и не подпускали к себе наших бойцов ближе чем на шестьсот шагов. В этом радиусе, заранее пристреляв ориентиры, они, стреляя наверняка, убивали красноармейцев как в тире. Один патрон – одна смерть. До леска, в котором засели «кукушки», было метров восемьсот открытого пространства, которое хорошо просматривалось между веток с высоты деревьев, на которых снайперы оборудовали себе огневые позиции.

Сарафанов докончил донесение, крикнул вестового:

– Вестовой! Осипова ко мне.

Штаб округа рапортовал о том, что линия Мажино-Кирка прорвана. Штаб округа не может ошибаться. Это значит, что сегодня в ночь он поднимет всех оставшихся бойцов и пойдет с ними на верную смерть – штурмовать эту линию. Лучше умереть от финской мины, чем от чекистской пули. В том, что его расстреляют, если он останется жив, Сарафанову сомневаться не приходилось: невыполнение приказа, трибунал, приговор известен. Два года назад расстреливали и не за такое.

Умирать было не страшно, но жалко. Через несколько часов он, полковник Сарафанов, погибнет ненужной, глупой, ничего не меняющей смертью. И не просто умрет сам, а поведет за собой на убой пять тысяч душ. Поведет их туда, где уже лежат их товарищи и где они сами останутся лежать. К утру все будет кончено. Не будет больше ни этих оставшихся пяти тысяч, ни полковника Сарафанова, ни дивизии.

– Вызывали, товарищ полковник? – на пороге стоял румяный от мороза лейтенант.

– А, Осипов. Заходи. Отправишь вот это донесение в штаб округа и вызови мне командиров полков к шестнадцати ноль-ноль в штаб.

– Виноват, товарищ полковник, с полками нет связи. Наверное, миной провод перебило.

– Ну так устраните повреждение, – в голосе Сарафанова появилось раздражение.

– Днем невозможно, товарищ полковник: «кукушки». Ночью найдем обрыв и все починим.

Упругой пружиной Сарафанова подбросило со стула. Ночью идти на штурм. Ночью их всех будут убивать. Без разбора будут крошить в капусту и полковников, и рядовых, а этот долболет в лейтенантских кубарях тут еще какие-то слова говорит. О чем это он?

Сарафанов достал из кобуры наган, взвел курок и направил наган в упор Коле между глаз.

– Через час, нет – через сорок минут, товарищ лейтенант, я жду от вас доклада о том, что связь работает как надо. А в шестнадцать ноль-ноль наблюдаю командиров полков в штабе. Вам ясно? – тяжело дышал полковник.

– Так точно, ясно, – моментально побелел Коля.

– Выполняйте.

Коля хотел было возразить, что «кукушки» все равно перестреляют связистов, но вспомнил кружок наганного дула перед своим носом и передумал.

– Есть! – лейтенант четко отдал честь, так же четко повернулся кругом через левое плечо и вышел из избы.

– Назарбаев, Сидоров! – подозвал он двух связистов. – Возьмете катушку, винтовки и пройдетесь по линии. Задача: найти и починить обрыв.

В риге повисла тишина. Все понимали, что это – верная смерть.

– Так, товарищ лейтенант… – начал было Назарбаев.

– Отставить. Выполнять приказ. За неисполнение – расстрел, – оборвал Осипов, будто не он минуту назад обмирал от страха под дулом сарафановского нагана. – Маскхалаты наденьте. Передвигаться только ползком, – добавил он уже мягче.

Два связиста, захватив катушку с проводом, поползли по ровному и открытому полю вдоль линии связи.

Коля присел на пустой ящик из-под патронов. Потянулись минуты. Одна. Вторая. Пятая. Десять минут. Пятнадцать. Двадцать.

«Прошли. Наверное, прошли, – думал о своих подчиненных Коля. – Выстрелов нет, значит – прошли».

И тут один за другим сухо щелкнули два выстрела.

Коля посмотрел на часы. Прошло двадцать три минуты. Он встал, прошелся по риге. Первым естественным желанием было побежать посмотреть, что со связистами. Но он вспомнил сарафановский приказ наладить связь во что бы то ни стало, вспомнил наган, направленный ему в голову, и между лопаток, несмотря на мороз, протекла капелька пота. Еще два связиста под угрозой расстрела были отправлены на поиск обрыва провода. Два выстрела раздались через восемнадцать минут.

Колька с тоской посмотрел на оставшихся связистов. Его душило чувство взятого на душу греха. Ведь он понимал, что, приказывая днем на открытой местности искать обрыв, он отправляет своих людей на верную гибель. Нет и не было у них шансов доползти.

Колька стал натягивать маскхалат, взял катушку, повернулся к оставшимся связистам:

– Прощайте, товарищи. Не поминайте лихом.

Ему никто не ответил.

Коля лег на живот и по-пластунски выполз из риги.

По полю была проложена довольно глубокая борозда, оставленная проползшими здесь связистами. Не поднимая головы, Колька стал вглядываться вдаль. Метрах в трехстах от него лежали без движения, уткнувшись в снег, два красноармейца. Еще дальше, шагов через сто, лежали другие двое. Колька видел черные подошвы их сапог. «Ну и ладно, – подумал он. – И пусть. По грехам мне и мука. Нечего было грех на душу брать».

Он пополз по борозде, вжимаясь всем телом в снег. «Интересно, а где меня убьют?» – продолжал он свои размышления, невольно переводя взгляд в сторону леска, в котором засела «кукушка». «Если убьют до первых двух связистов, то будет жалко, что не прожил еще несколько минут, а если после – то можно считать, что он обманул свою смерть, выкроив для себя несколько лишних мгновений.