Читать книгу "Ученик монстролога. Проклятье вендиго - Рик Янси"

Хок задумчиво кивнул.

— Ларуз задолжал половине города. Я разбирал не одну жалобу на его мошенничество.

— Ага. Значит, возможно, разгневанный кредитор его похищает, тащит за много миль в дебри, освежевывает его — как это поэтично! — а потом откусывает кусок его сердца.

Хок невольно усмехнулся.

— Мне это нравится больше, чем другой вариант, доктор. Подозреваю, что наш друг Джек Фиддлер скажет, что Лесной старец сделал какое-то неуклюжее движение и уронил его с высоты!

Монстролог мрачно кивнул.

— Меня очень интересует, что скажет наш друг Джон Фиддлер.

ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ

«Я пришел за своим другом»

Его настоящее имя было Жаувуно — гижиго — гаубоу — «Тот, кто стоит в южном небе», — или, согласно записям Компании Гудзонова залива, с которой он торговал, Майсаниннине или Меснавстено, на языке индейцев кри это означает «элегантный человек».

Он был сыном вождя, Пимичикага («Стоящего в стороне от реки Поркьюпайн»), и огимаа, или шаманом, племени. Его уважали до благоговейного страха за его умения и власть — особенно над злыми духами, которые вселялись в его соплеменников во время голода. Он говорил, что убил четырнадцать этих созданий, которые «пожирают весь людской род», последней из них в 1906 году была Васакапикуай, племянница его брата Джозефа. Наградой за этот самоотверженный акт альтруизма стал его арест канадскими властями год спустя.

После того как его обвинили в убийстве и приговорили к смертной казни, Джон Фиддлер сбежал — из тюрьмы и от унизительного правосудия белого человека. Он сам привел приговор в исполнение. На следующий день после побега его нашли висящим на дереве.

Ему было без малого пятьдесят, когда он встретился со своим духовным собратом — доктором Пеллинором Уортропом, экспертом естественной философии аберрантных видов, — но выглядел гораздо старше. Зима за зимой с их жестокими морозами, невообразимые тяготы и убожество жизни в суровой субантарктической природе взяли свое; казалось, ему не пятьдесят, а семьдесят, у него была растрескавшаяся и сморщенная кожа, на лице, темном и изношенном, как старый ботинок, доминировали глаза: темные, глубоко посаженные, напряженные, но добрые. Это были глаза человека, который видел слишком много страданий, чтобы воспринимать их слишком серьезно.

Мы добрались до примитивного царства Джека Фиддлера, затерянного в канадских лесах на берегу Песчаного озера, только к ночи, после самого тяжелого дня всего нашего пути из Рэт Портиджа, дня, когда напор Уортропа и тревоги Хока довели нас почти до полного изнеможения. Возбуждение Хока с течением дня все нарастало, он шарил взглядом по тропе, видя угрозу в нашей тени, дурные знаки даже в самых незначительных задержках.

— Вы заметили, доктор, — сказал он на коротком обеденном привале, — что с самого Рэт Портиджа мы не видели ни одного животного? Ни лося, ни оленя, ни лисы — никого. Никого, кроме птиц и насекомых, но они не в счет. Никогда так не бывало, чтобы я в этих лесах никого не видел. Нет даже белок — а в это время года они суетятся больше всего. А мы не видели ни одной!

Уортроп хмыкнул.

— Мы были не совсем тихи, уж точно не как церковные мыши, сержант. Но я согласен с вами, что это необычно. Говорят, перед самым извержением Кракатау все островные животные очертя голову бросились в море.

— Что вы имеете в виду?

Монстролог улыбался.

— Возможно, на горизонте появилось громадное бедствие, и мы оказались единственными животными, настолько тупыми, чтобы остаться.

— Вы говорите, что лоси умнее нас?

— Я говорю, что за большой мозг приходится расплачиваться. Мы часто подавляем своими доводами правильные инстинкты.

— Ну, об этом я не знаю. Но все это как-то странно. Один волк может разогнать всех в лесу на целые мили вокруг — но что может прогнать волка?

Если у доктора был ответ, то он держал его при себе.

Когда солнце опустилось в темные воды озера, раскрасив его поверхность последними яркими лучами, навстречу нам на берег вышла группа старейшин. Казалось, наш приход не стал для них неожиданным. Нас встретили с большой торжественностью и предложили свежую рыбу и вяленую оленину, что было с благодарностью принято. Мы ужинали у ревущего костра в броске камня от берега с любезно накинутыми нам на колени одеялами, потому что после захода солнца температура резко упала. На трапезу собралась вся деревня, но ели только мы. Деревенские смотрели на нас с напряженным, хотя и немым, любопытством. Так далеко в лесах белые люди были большой редкостью, объяснил Хок, сюда редко добирались даже миссионеры, да и те уходили с тяжелым сердцем. Похоже, чукучаны совсем не волновались о судьбе своих бессмертных душ.

Они знали сержанта Хока и говорили с ним на своем языке. Я почти ничего не понимал, конечно, за исключением слов «Уортроп», «Чанлер» и «аутико». Взрослые держались на почтительном расстоянии, но дети дали волю своему любопытству и приближались все ближе, пока не сгрудились вокруг нас. Один из них неуверенно протянул руку и стал тыкать пальцами в мою белую кожу и грубо вязаную куртку. Пожилая женщина прикрикнула на них, и они бросились врассыпную.

Другая женщина, гораздо моложе — одна из жен шамана, как я потом узнал, — проводила нас в вигвам нашего хозяина, конусовидное сооружение из плетеных циновок и березовых прутьев. Шаман был один, он сидел на циновке у маленького костра посередине вигвама в широкополой шляпе и в накинутом на плечи ритуальном одеяле.

— Танси, Джонатан Хок, — приветствовал он сержанта. — Танси, танси, — сказал он Уортропу, жестом приглашая нас сесть рядом с ним.

Наше неожиданное появление в его деревне никоим образом его не встревожило, и он смотрел на нас с доктором просто с легким любопытством. В отличие от многих своих изгнанных, преследуемых и убитых собратьев, клан чукучанов, если не считать забредающего иногда с добрыми намерениями, но без надежды на успех миссионера, европейские завоеватели не беспокоили.

— Я слышал о твоем приходе, — сказал он Хоку, который переводил для нас разговор. — Но не ждал, что ты вернешься так скоро, Джонатан Хок.

— Доктор Уортроп — друг Чанлера, — сказал Хок. — Он тоже огимаа, Окимакан. Очень сильный, очень могущественный огимаа. Как и ты, он убил много аутико.

— Я не делал ничего такого, — запротестовал глубоко обиженный доктор.

Джек Фиддлер, казалось, смутился.

— Но он не ийинивок, — сказал он Хоку. — Он белый.

— В своем племени его называют монстролог. Все злые духи его боятся.

Фиддлер в дымном свете прищурился, глядя на моего хозяина.

— Я этого не вижу. Его атка’к скрыта от меня.

Он перевел свои бездонные глаза на меня, и я поежился от их спокойной силы.

— Но вот этот — его атка’к ясная. Она летит высоко, как ястреб, и видит землю. Но есть что-то… — Он подался вперед, вглядываясь мне в лицо. — Что-то тяжелое он несет. Большую ношу. Слишком большую для такого молодого… и такого старого. Такого молодого и старого, как миси-манито, Великий дух. Как тебя зовут?