Читать книгу "Ружья еретиков - Анна Фенх"

— Тогда это и есть лучшее доказательство! — важно кивнул Ким. — Вы ведь всю прошлую жизнь непрестанно стреляли, и стреляли, и стреляли. Разумеется, вам это ужасно надоело.

— И кем же был ты? — поинтересовался лейтенант.

— Наверное, пожарным. Или погорельцем, — предположил со вздохом Ким и пояснил, не дожидаясь вопроса: — Ужасно боюсь огня. Больше всего на свете. Мне иногда даже снится, как я горю в огне, а потом просыпаюсь с тахикардией…

— Все чего-нибудь боятся, — Чейз составил оба стакана на поднос. — Ты отнесешь посуду в столовую, а я пойду сунусь в логово к старшине. Как понял, боец?

— Понял!

— Так точно, господин лейтенант, — поправил парнишку Китт.

— Так точно, господин лейтенант, понял!

Распрощавшись таким образом, они разошлись на перекрестке очередного коридора.

Старшина сидел в своем «логове», пел что-то на незнакомом Чейзу языке, одновременно и звонком и шипящем, и чистил автомат. Еретик уже знал нехитрую философию Хрега: не знаешь, чем заняться, — чисти автомат. Чувствуешь, что пришла пора почистить автомат, — чисти автомат. Сомневаешься, нужно ли чистить автомат, — чисти автомат. Не было на свете ситуации, в которой не потребовалась бы немедленная чистка автомата, разве что разгар боя, прибавление в семействе или, по собственной мифологии старшины, обед.

— Опять чистишь? — сказал лейтенант Китт вместо приветствия. — До дыр протрешь скоро, будет как дуршлаг. Дробовик «Хрег» из серии перспективных видов вооружения. Стреляет во все стороны разом. Выбор уважающего себя смертника.

— Чистика умиротворяет, — невозмутимо ответил Унару. — Почему бы и не почистить, если душа во время этого в свои пазы входит?

Старшина уже отделил возвратный механизм и теперь нежно и аккуратно отделял затворную раму. Все у него выходило неторопливо и ловко, каждая часть механизма ложилась на стол четко и ровно, будто у каждой детали было свое определенное место. Будто на столешнице инструментом для выжигания были нанесены контуры — вот возвратная пружина, вот затвор, вот рама, вот газовая трубка, вот цевье.

— Что ты поешь? — Еретик сел так, чтобы не мешать старшине и не заслонять свет.

— Старая горская песня, — Унару прошелся внимательным взглядом по всем деталям, лежащим на столе, словно пересчитывая, все ли здесь, все ли на месте, ничего ли не расползлось по углам. — Дед научил, часто пел ее, помню. Хорошая песня, я тоже всегда ее пою, когда нужно о чем-то подумать или когда думать ни о чем не хочется.

— На все случаи жизни, значит, — Еретик подал старшине кусок ветоши. — Совсем как чистка твоего автомата.

— Потому они и ходят парой, — ухмыльнулся старшина.

— А перевод у этой песни есть?

— Перевод-то? Массаракш, дай-ка подумать…

Унару пожевал губами, почесал щетину на щеке и проговорил негромко:

Какую бы дверь я ни открыл,

Завтрашний день смотрит мне в глаза,

А вчерашний день дышит в затылок.

И некуда скрыться.

Некуда скрыться от себя самого.

То, что случалось со мной,

Вечно стоит за спиной,

То, что случится со мной,

Ждет меня на пороге и смотрит в глаза,

Какую бы дверь я ни открыл.

Старшина макнул ветошь в масло и принялся омывать все части автомата. Тщательно, аккуратно и любовно, как мальчишки, гордясь и преклоняясь, моют на виду у всего двора свой первый мотоцикл. Как отцы купают новорожденных наследников династии.

— Познакомился с Кимом, — сказал Чейз. — Забавный парнишка.

— Башковитый, — кивнул Хрег. — Одинокий очень. Одними мозгами и живет, семьи не осталось, друзей и не было. Парень вроде как парень — пинал бы мяч, водил машину да с девочек лифчики снимал, а он все детство то под капельницами, то под скальпелем. Да полмолодости по лабораториям. Иммунитет совсем никакой, прямо скажем, массаракш, паршивый иммунитет. Дрянь. Приступы эти… А как приболеет, так ни с какой заразой, считай, не справляется. К нему потому и в медблок не пускают никого, что любая инфекция добьет. Раз чихнешь — и нет мальца. В горы бы его…

Чейз уже приготовился к продолжительной лекции о горских методах лечения всех на свете хворей, но старшина молча продел в отверстие в шомполе кусочек ветоши и, обмотав кончик штыря, принялся чистить ствол.

— Спасибо за чай, — сказал Чейз. — Как он тебя провел?

— Не скажу, — старшина ухмылялся в усы. — Хватит с меня одного такого изобретательного за глаза и за уши.

— Я просто так спрашиваю, из любви к искусству, — со всей искренностью проговорил Чейз, и Хрег поднял на него глаза.

— А вот как тебе Эштаву? — спросил вдруг старшина, смакуя вопрос, и даже повторил: — Как наша прекрасная капитан Эштаву тебе?

— Сой? — удивился и почему-то разволновался Еретик. — А тебе-то что до нее? Вы совсем разные, вы как… как на Сфере друг напротив друга стоите, через Мировой Свет не доорешься. Я бы на твоем месте даже не думал бы за ней ухаживать.

— Да, она примерно то же говорила, когда мы разводились, — Хрег снова ухмыльнулся, встопорщив усы, и потер затылок широченной ладонью, не боясь испачкаться в масле. — Что мне, друг мой лейтенант, за ней ухаживать, мы три года женаты были.

— Ты на Сой? — Чейз вытаращился на Унару. — Не подумал бы…

— Массаракш, да я сам все время удивляюсь, — признался Хрег. — Она дамочка с претензиями. Ей бы все культуру в массы нести, все образованием заниматься. Она рассчитывала из меня человека сделать, да. Впрочем, ладно бы если человека, а то ведь так, придаток к себе. Ну, я три года терпел, потом сбежал.

— Ты от нее сбежал? — переспросил Чейз усмехаясь, он уже отошел от первого потрясения. — Я бы решил, что она от тебя свинтила.

— Ну, мы очень удачно разошлись, — захохотал Хрег. — Она от меня в одну сторону, я от нее в другую. Так расстояние между нами мгновенно увеличилось вдвое, так как скорость, с которой мы тикали друг от друга, была одинаковая — во все лопатки!

— Поразительно, — качал головой Чейз. — Нет, правда, Хрег, не в обиду тебе будет сказано, но она такая тонкая, и строгая, и…

— И да, я баламут, раздолбай и неряха. Дюжину раз массаракш, да, я в курсе. Этот разговор я вот к чему затеял, лейтенант. Ты, я вижу, Сой на хвост припасть вздумал. Ухаживать, стало быть. Цветы, стихи, напитки горячительные местного разлива. Стало быть, высшего градуса, из медблока. Не отпирайся, я проницателен, как все горцы, бесполезно разубеждать меня в том, что очевидно, — покачал головой старшина, хотя Еретик и не думал отпираться. — Это не новость и не неожиданность. Массаракш, да тут каждый второй на нее засматривается. Тем более что иные дамы из административного корпуса либо старые, либо страшные, либо старые и страшные разом. Ну, так я тебя предупреждаю — умная она девка, и красивая, и очень такая… отточенная, знаешь. Но откровенно тебе скажу — не суйся. Я для нее иного слова не подберу, кроме как змеища. Как бы она, по-твоему, в этом паучьем гнезде выжила, с этими паучихами безобразными, в A-комплексе? Так и выжила, что она их всех страшнее и безжалостнее. Массаракш, да я на нее не в обиде, ты не думай, и не ревную, и не собираюсь по чужому счастью да в сапожищах топтаться. Мне до нее, знаешь, дела-то нет, сам сказал — далеки, через Мировой Свет не доораться. Я потому говорю, что ты ей по нраву пришелся, значит, скоро когти и зубы в тебя запустит. Она в тебе умственный потенциал видит, ту же отточенность, что у нее самой. Ей власть над тобой нужна, иной любви она, массаракш, не понимает. Так что ты меня послушай, я ее знаю, змеища как есть. Души нет у нее, мозги одни. И совести нет. Ну а уж про честь не говорю, какая честь у бабы. А еще, — Хрег заглянул в глаза Еретику и понизил тон до мрачного и торжественного шепота, — как другу тебе говорю: готовит она, массаракш-и-массаракш, паршиво.