Читать книгу "Кавалькада - Уолтер Саттертуэйт"

На нем был миленький парик — аккуратно подстриженный под мальчика, с блестящими темными локонами а-ля Теда Вара.[21]

Пуци сказал что-то по-немецки, человек в красном платье ответил сиплым голосом и посторонился, пропуская нас. Он просипел Пуци еще что-то вдогонку, когда закрывал дверь. Пуци, держа альбом все так же под мышкой, повернулся ко мне и сказал:

— Сюда, Фил.

Я двинулся вслед за ним по коридору, вдоль которого громоздились штабеля ящиков со спиртным и пивом, и затем попал в большую, слабо освещенную комнату. Посреди нее на пьедестале мигал светофор, бросая неровный красный свет примерно на дюжину столиков. Большинство из них было занято. Вдоль стен располагались кабинки и зияли темные, похожие на пещеры ниши со сводчатыми входами, которые были завешены нанизанным на нити бисером и японскими бумажными фонариками.

Другой человек, который тоже вполне сошел бы за профессионального борца, только в цветастом платье и рыжем парике, сидел в углу за пианино и наигрывал танго. Перед ним на небольшой танцевальной площадке покачивались взад-вперед две пары в вечерних туалетах, то наклоняясь, то выпрямляясь.

Пока мы продвигались через комнату к нише рядом с баром, я успел разглядеть сидевших за столиками посетителей. Некоторые женщины в модных платьях были восхитительны: они и в самом деле могли сойти за настоящих женщин. Некоторые мужчины тоже были красивы, хотя и носили под смокингами накладные груди. Не имея программы с указанием действующих лиц, трудно было сказать, кто из них кого изображал.

Пуци направился к одной из ниш. Отодвинул висячие нити бус, просунул свою большую голову внутрь и провел меня через сводчатый вход.

Воздух внутри был насыщен крепким цветочным одеколоном. За маленьким столиком сидели двое мужчин в мерцающем желтом свете висевшего на стене японского фонаря. Один — молодой и сухопарый, с бледным узким выразительным лицом, как у монаха. На нем были серый деловой костюм, белая рубашка и черный галстук.

Второй мужчина был ниже ростом и старше. Волосы подстрижены так коротко, что я даже не разобрал, какого они цвета. Бледное круглое лицо. На обеих щеках глубокие шрамы — похоже, от ножа или сабли. Еще один шрам пересекал его нос картошкой, под которым виднелись маленькие коричневые усики, напоминавшие щетину зубной щетки и отчасти усики Чарли Чаплина. Но глаза его не имели ничего общего с чаплинскими. Спрятанные в мясистых складках лица, они были маленькие, темные и совершенно пустые. Казалось, они все видели, но ничего из увиденного им не нравилось.

На шее, над тесным белым воротничком — те же мясистые складки. Его черный деловой костюм был из недорогих, и купил он его явно в ту пору, когда мясистости в нем было меньше, чем сейчас. Костюм плотно облегал его грудь и плечи — как оболочка сардельки, поэтому его обладатель сидел прямо, держа спину напряженно.

— Капитан Рём, — сказал мне Пуци. И повернулся к низенькому мужчине: — Господин Фил Бомон.

Оба мужчины встали, и тот, что пониже, протянул мне руку. Щелкнул каблуками и отрывисто произнес:

— Guten Abend.[22]— У него были толстые крепкие пальцы. Когда я пожимал ему руку, на меня пахнуло одеколоном.

Он кивнул в сторону другого мужчины, помоложе, и сказал:

— Лейтенант Феликс Кальтер.

Лейтенант протянул мне руку — я пожал и ее. Он тоже был неулыбчив.

Рём сказал что-то Пуци, тот повернулся ко мне и предложил:

— Присаживайтесь, пожалуйста.

Я сел рядом с Кальтером и поставил зонтик к стене ниши. Пуци присел рядом с Рёмом и положил альбом со шляпой на стол.

Рём не сводил с меня маленьких карих глаз. Скупо улыбнулся и что-то сказал по-немецки.

Пуци перевел:

— Капитан Рём спрашивает, нравится ли вам в «Микадо».

— Очень мило, — ответил я.

Пуци перевел мои слова или что-то близкое к ним. Рём мельком, едва заметно улыбнулся и заговорил снова:

— Он спрашивает, — перевел Пуци, — случалось ли вам раньше бывать в таких барах.

— Только не на этой неделе.

Пуци перевел.

Рём одарил меня своей обычной полуулыбкой. Всякий раз она была одинаково короткой и отличалась одинаковой глубиной, то есть еле приметной. У меня создалось впечатление, что он разрешает себе радоваться лишь до определенной, четко обозначенной грани. Иными словами — совсем чуть-чуть.

Рём снова что-то сказал. Пуци нерешительно переспросил. Рём все так же по-немецки резко ему ответил.

Пуци кивнул и повернулся ко мне.

— Капитан, — сказал он, — хочет знать, участвовали ли вы в войне. Я сказал ему, что вы не любите говорить на эту тему.

— Скажите ему «да», — утвердительно ответил я.

Пуци перевел, и Рём, опять же через Пуци, спросил:

— В каком чине?

— Начал рядовым.

— А закончили?

— Сержантом.

Рём поднял бровь.

— Повысили за боевую отвагу?

— Просто в то время у них не хватало сержантов.

Очередная скупая улыбка. Затем — кивок. Думаю, он решил, что я молодец. Раз служил в армии. Хоть и в американской.

— Итак, — сказал он, проводя ладонью по своему щетинистому черепу, — у вас есть вопросы. Задавайте.

Как раз в это мгновение какая-то женщина, или некто, выряженный в женщину, просунул изящное плечо в сводчатый проход ниши. На «ней» было короткое шелковое платье с завышенной талией, в руках — поднос с напитками. У «нее» за спиной неистово мигал светофор, окружая «ее» изящную фигуру красноватой аурой, которая тоже непрерывно мерцала. «Она» сказала что-то по-немецки.

Пуци спросил меня:

— Фил, что будете пить? Шнапс? Или пиво?

— Нет, спасибо. Не хотелось бы здесь засиживаться.

Пуци опечалился. Наверное, рассчитывал на кружку пива. Он поговорил с «женщиной» — «она» пожала плечами и исчезла по ту сторону сводчатого входа.

Я обратился к Рёму:

— Кому могло прийти в голову убить Адольфа Гитлера?

— Любому подонку-коммунисту, в Германии таких хватает.

Я спросил Пуци:

— Он сказал «подонку»?

Я бы никогда не подумал, что такой здоровяк, как Пуци, может смущаться, но он явно смутился.

— Да нет, Фил, — сказал он. — Если честно, нет. Он употребил словцо покрепче.

— Пуци, сделайте одолжение. Ничего не приглаживайте. Передавайте все, что он скажет, слово в слово. И переводите ему слово в слово все, что скажу я.