Читать книгу "Изыде конь рыжь... - Kriptilia"

снабжения, пусть и не так хорошо, как вы. Это было сразу понятно. А еще вы беззастенчиво пользовались этим поводом, чтобы выдворять меня отсюда, когда вам было нужно... Рассказывайте, чем вас обидел верой и правдой служивший нам генератор. Зачем вы его поломали?

Господин директор достал носовой платок и стер со щеки пятно, – почуял, видимо.

- Я же говорил вам, Александр Демидович – военные готовят путч. Вот как вы думаете, что будет в это время происходить в городе и вокруг? Нам нужно выбираться отсюда. А как прикажете начинать сборы? Вызвать людей, сказать им? Правильно? И властям городским объяснить: мол, сами же понимаете, какая тут будет стрельба, а у нас техника хрупкая и люди. Конечно, они войдут в наше положение... А вот под такое происшествие и переезд мы прекрасно соберемся, погрузимся, выберемся в расположение одной из частей – вернее, все это будете делать вы, потому что я останусь блюсти наши интересы здесь, – а потом поглядим. Будут события развиваться благоприятно – вернемся. Нет – проследуем далее, нам есть куда и есть на чем, я вам все распишу. У военных имеются свои вычислители, на нас свет клином не сошелся – это и плохо, потому что совсем уж диктовать свои условия мы не сможем, и одновременно хорошо, потому что они не вцепятся в нас мертвой хваткой... Я вижу, вы не удивлены.

Стол под руками опять куда-то исчез, а запах гари – нет. Причуды организма.

- Нет, Владимир Антонович, я ничуть не удивлен. Профессор Павловский во многих областях был слеп – и вообще, предпочитал всеми фибрами души верить в хорошее. А я слишком поздно с вами познакомился, чтобы вмешиваться, но вот глаза мне ничто не застило. Я восхищаюсь вами как коллегой, математиком, и был горд работать с вами. Я уважаю вас как администратора и был лоялен к вам. Но во всех остальных отношениях...

- Не нужно подыскивать цензурные выражения, Александр Демидович, я вас понял.

- Да, так вот, меня совершенно не удивляют ни ваши нынешние намерения, ни то, что вы бросаете лабораторию на произвол судьбы.

- Даже так...

А ты что думал, мальчик, что вокруг никого нет, кроме кротов и землероек?

Телефонный звонок ударил в уши исключительно вовремя.

- Рыжий слушает. Евгений Илларионович? Добрый день, да, потушили, нет, не менее трех недель, да, если вы хотите, чтобы мы работали. Что? Что с Екатериной Алексеевной? Какой следователь? Какие уголовники? Какая Берлянская? Вы и ваши люди изволили с ума сбежать, никого не предупредив? Нет, уж извините, это вы все границы... Нет, не нужно Екатерину Алексеевну ни в какую больницу, я сейчас вызову доктора и сам туда доберусь. Хватит с меня вашего доброхотства. Лучше генератор нам выделите. Подождите... если она в окно, так окно разбито, получается? Вот скажите своим подчиненным, чтобы тотчас же заделали. Чем хотят. Собой. Счастливо оставаться.

Грохнул трубку на аппарат, сел...

- Вот так и живем. Шаталину Екатерину Алексеевну помните?

- Помню. Что стряслось? – уже понятно, что, но спросить нужно, вежливость требует.

- Наша неустанно доблестная жандармерия заподозрила ее сиделку в чем-то противуправительственном. Подкараулили на улице, зашли с нею в дом и давай допрашивать. А в квартиру в ее отсутствие домушник залез. Вот он решил, что все по его душу, запаниковал и кинулся. Те по нему стрелять, а сиделка тем временем в окно и на мостовую. Так уж, они, видно, с ней разговаривали. И все это, конечно же, при старушке. Вы говорите – бросить. Тут ни от кого на шаг отойти нельзя.

Безнадежен.

- Владимир Антонович, это все, конечно, очень романтично, но ваши соображения по снаркам я хотел бы видеть до переезда.

Смотрит, понимает, кивает. Встает и начинает одеваться, несколько механически. Посочувствовал бы, все же утро выдалось непростое, да как-то не хочется.

- Александр Демидович, вы что-то еще хотели спросить?

- Это, конечно, личный вопрос, но вы мне не объясните, что ваши товарищи с московским временным правительством тогда не поделили?

- Власть.

- Только власть? – Похоже на правду.

Те, свергнутые и убитые, при всей бредовости их политики еще как-то оглядывались на реальное положение вещей – и страна держалась, пережила и Ту Зиму, и все прочее. Конечно, так не могло продолжаться долго, люди просто слишком устали. Но все-таки пока еще стояли, не падали. Майские освободители обещали отрясти с ног прах гибельных амбиций, и, отрясая, разодрали страну на клочья, как изветшавшую тряпку. Теперь их ненавидели вровень с покойным императором Михаилом Третьим. Но, правда, вровень, а не больше.

- Только. К тому времени ни о чем ином речь не шла. Когда в небе все же погаснет старинная рыжая медь, можно зайти к Помпею и объяснить: обязательно – это плыть и не умереть, потому что через неделю опять плыть.

***

Телефоны в большей части домов и квартир перестали работать еще в начале ноября. В учреждениях еще иногда работали. Город проглотил и это, покорно перешел на сообщение посредством записок и личных визитов – известные действующие номера превратились в импровизированные узлы связи. Хозяева аппаратов брали деньгами и едой за доставку сообщений. Полторы сотни лет словно корова языком слизнула, а потеря эта никого не встревожила. Реформатского отвлек от записей стук в дверь. Соседский мальчишка: господина доктора просят пожаловать в дом купца Константинова.

«Вне графика... что там у него могло случиться, у купца нашего? В дом – значит, дело срочное, но безопасное. Встреча в городе. В эту-то проклятую холодину...» – ворчал про себя Андрей Ефремович, прячась во второй свитер, платок и шубу.

До бывшего трактира у Поцелуева моста он дошел быстро, к ходьбе был привычен, но за эти полчаса успел промерзнуть. По городу хлестала снежная метель, и -23 градуса превращались в адский холод. Трактир был закрыт – значит, теперь там даже кипяток не греют. Старый знакомый, верный соратник подпирал дверь спиной.

- Почему здесь?

- Тут идти недалеко. Я тебя на место звать не хотел, опасался, что ты его слишком легко и быстро найдешь, привычку выкажешь. А за