Читать книгу "Двое строптивых - Евгений Викторович Старшов"

жить братьям в согласии! Прекрасная мысль, и я рад, что все ее одобрили. Братья маршал, адмирал и все, кого это касается — предоставляю вам разработать, как все это воплотить в жизнь. Однако хочу напомнить: это дело будущего, а сегодняшний вопрос о турецком зерне так и не решен. Брат великий командор, высказывайся. Зернохранение ведь в твоем ведении находится, вот ты первый и говори.

— Да и так все понятно. Предлагаемое нам месячное перемирие — хороший предлог для торговли. Никто не скажет, что мы оказались в такой нужде, чтобы покупать хлеб у врагов. Хотят османы всему миру представить наши отношения как мирные, вот и подыграем нехристям себе на пользу.

— Ну, если уж главный по зерну согласен, не нам перечить, — высказался великий госпитальер, и его поддержали прочие столпы, тем более что маршал и адмирал, сидевшие рядом, уже начали тихонько, но увлеченно шушукаться по поводу организации будущих хлебных конвоев из Туниса.

На том и порешили. Затем обсудили еще парочку менее важных вопросов, после чего магистр сказал:

— Поскольку вы по моей вине остались без ужина, прошу откушать здесь, со мной.

Конечно, это предложение было воспринято благосклонно, а за трапезой все равно продолжались деловые разговоры. Например, архиепископ с горячностью уверил, что освятит башню Святого Николая в ближайшие дни — скорее всего, даже завтра.

Меж тем великий магистр поинтересовался у английского "столпа", познакомился ли он с английским рыцарем, отданным в его распоряжение, и получил ли на него бумаги из канцелярии.

— Бумаги получил, господин наш и брат, а с рыцарем еще не познакомился. По горькой иронии судьбы, его встретил в "оберже" брат Томас Грин, а это известно, чем чревато.

— Да, старый брат Томас и штурман Роджер Джарвис — два сапога пара. Уж очень на него жаловался брат Жоффруа, прибывший из Константинополя. Напился и тем самым заставил судно лишнюю ночь оставаться в порту! Правда, это оказалось к благу, но все равно… В общем, его надо немного приструнить, и я поручаю это тебе как его соотечественнику, однако не забывай, что это хороший штурман — может быть, даже лучший.

— Да, не пей он так, давно стал бы капитаном лучшей орденской каракки.

— Присмотрись к этому рыцарю… Испытай его в деле. Хотелось бы ему верить…

— Хочет служить — послужит.

— Да. Но пусть сначала отдохнет…

"Столп" Англии склонил голову в знак согласия.

Ужин завершился, а магистр д’Обюссон, наконец покончив с делами тяжелого дня и снова помолившись на сон грядущий, лёг в постель.

К нему на кровать тут же прыгнула пара его любимых псов. Один из них лёг спиной к спине магистра; д’Обюссон погладил его по лобастой голове и ласково промолвил:

— Хороший, хороший. Знаешь, где болит…

Это был всего лишь один день из напряженной жизни великого магистра, а в это время Торнвилль только недавно очнулся после тяжелого сна и теперь церемониально представлялся английским рыцарям, а они — ему.

Брат Джон Кэндол нам уже известен. Он происходил из норфолкского или йоркширского рода. Год его рождения нам неизвестен, но изображение на медали, отчеканенной в Англии в 1480 году, представляет нам профиль человека лет 30–40. Спереди на этой медали четко (хоть и по латыни) написано: "Jo Kendal Rhodi Tvrcvpellerivs", то есть "Джон Кэндол родосский туркополиер[13]", а сзади — "Tempore obsidionis Turcorum MCCCCLXXX", то есть "Время турецкой осады 1480".

Облик этого героя в целом приятен. Глаза большие, надбровные дуги заметно выделяются. Лицо полное, одутловатое, гладко выбритое. Волосы довольно длинные, закрывающие сзади шею, вьющиеся. Залысин нет. Нос прямой.

Сэр Джон оказался назначен английским столпом в ордене иоаннитов в 1477 году, прибыв в этой должности до 1489 года. В 1491 году стал великим приором Англии. Правда, одно время его положение оказалось под угрозой, ведь он подозревался в попытке лишить жизни короля Генриха Седьмого посредством чародейства (Средние века как никак!), однако дело замяли, и приор в 1501 году был одним из депутатов английского королевства, встречавших принцессу Екатерину Арагонскую, невесту престолонаследника, а затем спокойно скончался в ноябре того же года.

О молодом Томасе Даукрэе, внуке сэра Томаса Грина, и о мрачном сэре Томасе Ньюпорте было рассказано выше, и теперь Лео познакомился с ними тоже.

Также при этом присутствовал светский рыцарь из Англии из рода Пламптонов, недавно прибывший добровольцем на Родос, покинув свою красавицу-жену Джоанну: он очень тосковал по ней, но поставил религиозный долг выше личного счастья. Имя Пламптона (в отличие от его жены, получившей за его подвиги индульгенцию) — тоже неизвестно, посему он и будет далее упоминаться только по фамилии.

Но хватит экскурсов в прошлое! Довольно будет упомянуть, что английское рыцарское землячество на Родосе приняло Лео Торнвилля в свой состав, и в дружеском застолье, затянувшемся (вопреки, вообще-то, распорядку) до глубокой ночи, Лео рассказывал о своих злоключениях. А когда наконец все устали и начали расходиться, Лео услышал напоминание о том, что наутро должен явиться на исповедь и причастие в храм Святого Иоанна.

Тяжеловато после такой попойки. Но юноша не спорил — только на мгновение стало немного совестно оттого, что наутро от него будет разить, как от винной бочки, однако и чувство стыда куда-то испарилось, когда он, тяжело дыша, вышел перед сном на террасу, облокотился на каменные перила и всей грудью вдохнул теплый ароматный воздух греческой ночи.

Где-то душетрогательно тренькал бузуки[14], трещали цикады, одинокими звездами светились сторожевые огни на постах и башнях. Было хорошо. Хотелось жить. Конечно, неизвестно, как-то еще сложится тут его служба, однако вряд ли будет хуже, чем на родине, в полуразбойном отряде дядюшки-аббата, а тем паче в рабстве.

Нет, а тут люди, как кажется, вправду радеют о вере Христовой, жертвуя за нее самым ценным, что у них есть — жизнью, и отказываясь от семьи, мирской славы, праздного существования на скопленные предками деньги… Значит, все же есть что-то, что превыше мирской суеты! И Лео, кажется, нашел его. Только глаза уже слипаются, и сторожевые огни начали водить перед ними хоровод.

На мгновение Лео оказался во власти воспоминаний о жизни в рабстве у турецкого улема[15] и о снохе улема — прекрасной Шекер-Мемели, с которой довелось провести всего одну ночь. Вдруг показалось, что это не сторожевые огни, а черепахи со светильниками на спинах неспешно ходят вокруг Шекер-Мемели, сидящей под деревом в саду. Подумалось: "Так, наверное, это она и играет на бузуки?"

Разум уже не повелевал уставшим телом, рухнувшим на каменный пол от