Читать книгу "Под крылом доктора Фрейда - Ирина Степановская"

— Да как он смел?!

Альфия жалобно добавила:

— Он гнет свою линию.

— В чем?

— Считает, что у девчонки Полежаевой какая-то хирургическая патология.

— Алечка, хочешь, я убью этого придурка?

— Уймись, Володя! — Альфие все-таки было не до шуток. — Ты сегодня приторен, как эти дурацкие конфеты. — Она резко встала и одернула платье. — Мне пора! Пойду, начищу ему все-таки нюх!

Она направилась к выходу, но вдруг остановилась, обернулась и посмотрела Картошке прямо в глаза:

— На душе как-то неспокойно, Володя! Не понимаю даже, в чем дело. Будто что-то отвратительное должно случиться.

Бурыкин спросил уже серьезно:

— Но ты посмотрела эту больную?

— Конечно.

— И ничего не нашла?

— Абсолютно. Но все равно у меня какое-то тягостное предчувствие, от которого невозможно избавиться…

— Тогда, может, четверть таблеточки? У меня есть французские, — предложил Владимир Михайлович.

— А чем собираешься потчевать?

Альфия взяла с его ладони кусочек блестящей облатки с крошечной таблеткой, желтевшей в воздушном гнезде. Перевернула и прочитала название на обратной стороне.

— Ну уж нет. Лучше обыкновенного пустырника тресну. — Она задумалась, и в памяти ее всплыло нахальное, как ей показалось, лицо непрошеного новичка. — Каков все-таки гусь! Журнал «Психиатрия» ему, видите ли, старье!

— Да плюнь ты на него! — Картошка убрал таблетку назад и смачно прихлебнул чай. — Помается он у тебя месяца три, а потом или сам смоется куда-нибудь, или попросишь Саню его забрать от тебя.

— У меня такое ощущение, что это все как-то не к добру! — Альфия задумалась. — Кстати, а сколько сейчас времени?

Картошка посмотрел на свои дорогие наручные часы.

— Почти четыре.

— Надеюсь, наш больничный хирург никуда не ушел. Я ему сейчас позвоню.

— Мудрое решение. Да и куда он, Алечка, денется с подводной-то лодки? Он же на «Шапочке» ездит. А она уходит в город в пять.

— Отлично. Дай-ка мне список внутренних телефонов. — Альфия быстро набрала номер. — Нет никого! Не отвечают. Может, он где-нибудь в отделениях?

В трубке раздался щелчок. Женский голос недовольно ответил:

— Алле-е!

— Это Левашова. Мне Николая Павловича.

Голос в трубке нисколько не подобрел.

— А его нет!

— Где же он?

— Нет и все. Заболел. Имеет право человек заболеть?

Альфия с недоумением посмотрела на Картошку.

— Имеет, конечно, но как же нам быть? Нам нужна срочная консультация.

— Ничего не знаю! Николай Палыч сказал, что, если что случиться — пускай договариваются и в райбольницу везут. Не умирать же теперь ему самому!

— А что с ним случилось? Что-нибудь тяжелое?

— Тяжелое, нетяжелое! Откуда я знаю! Отпросился человек и ушел. Может, ему зуб надо вырвать!

— Ну да. Самое время, — буркнула Альфия и бросила трубку. — Пойду.

Она послала Картошке воздушный поцелуй и вышла из комнаты.

Дима

А Сурин в это время не мог найти себе места от беспокойства.

От природы он был плохой дипломат, но, к его чести, и не лез в дипломатию. Достаточно уравновешенный и порядочный, Дима дожил до двадцати шести лет без особых страстей и тревог. Он не курил, не увлекался спиртным, не гонялся за девочками. В школе Дима был почти незаметен. Начиная с восьмого класса родители оставляли его одного на много месяцев, уезжая работать в разные, преимущественно жаркие страны, и одноклассники, если бы об этом узнали, попытались бы воспользоваться ситуацией, но Дима не делился с друзьями своими хозяйственными проблемами. Собственно, и друзей-то как таковых у него в школе не было. Он твердо верил, что настоящая жизнь и настоящие друзья ждут его где-то там, впереди. Он наблюдал за ребятами как бы свысока, не испытывая одиночества.

Он знал, что должен учиться. Был уверен, что станет врачом. Это знание пришло к нему как-то само собой, в процессе обычных полных сомнений подростковых размышлений о выборе профессии. Никто в его семье не был серьезно болен, наблюдать было особенно не за кем, но Дима естественным образом пришел к выводу, что именно в профессии врача соединяется возможность проявить разумную власть, ум, смелость и человеколюбие. Слово «милосердие» он даже в мыслях не употреблял — оно вышло из обихода у современных молодых людей. И аполитичный Дима решил, что вся его жизненная политика должна заключаться в том, что он должен стать специалистом самого высокого класса. Он подчеркивал: специалистом, не чиновником. Что чиновник? Лишат его кресла — и он никто. Хороший врач — он и в Африке врач, и в Москве врач.

Первый удар постиг его в виде аллергии. Вторым (Дима пока это не осознавал) стало то, что он внезапно влюбился.

Недаром Булгаков, описывая чувства любовников в «Мастере и Маргарите», употребил выражение «любовь настигла…». Сегодня Дима вдруг ощутил некое странное тяготение к незнакомой девушке. Говорят же, «притягивает как магнитом». Он даже не отдавал себе отчета, как разом, вдруг, изменилось его поведение, изменилось восприятие мира и окружающих. Разве когда-нибудь он мог бы вообразить, что, явившись первый день на работу, тут же подвергнет сомнению высказывания своего прежнего профессора? Этого быть ни за что не могло. И это при том, что хирургией он занимался со второго курса, а в отделение к Альфие явился вообще первый раз. Это был нонсенс! И странность заключалась еще и в том, что в глубине души он осознавал нелепость своего поведения, но все равно продолжал думать по-своему и настаивать на своем.

Еще Диме казалось, что в его необычном поведении виновата Альфия. От нее исходило какое-то напряжение, как в воздухе после грозы. Если по отношению к Насте, кроме искреннего желания помочь и разобраться в ее состоянии, он испытывал сильную потребность произвести впечатление умного и красивого мужчины, то при виде Альфии чувствовал постоянное желание противоречить. Так умные и самолюбивые ученики на уроках хамят молодым учительницам, стремящимся навести в классе порядок.

Сейчас, когда он остался в отделении один, этот дух противоречия утих, разум возобладал — и Дима, снедаемый плохо осознанными чувствами, поплелся читать раздел «Симуляция и аггравация» в учебнике, который ему дала Альфия.

Читал Дима тоже со странным ощущением. Раньше он думал, что хирургия — самая интересная и трудная наука на свете. Сейчас он поразился, как, оказывается, мало он знает и помнит из институтского курса и как на самом деле трудна диагностика состояния больных в психиатрии, даже по-новому зауважал психиатрию и психиатров. Но вместе с тем его не покидала уверенность, что он не ошибся — ни в осмотре, ни в оценке состояния девушки. «Анастасия Полежаева» — когда он произносил про себя это имя, оно казалось ему очень гармоничным. Как нужно действовать дальше? В конце концов, Альфия — его начальница, вся ответственность на ней. Но если он прав… Ах, как бы он хотел, чтобы сюда каким-то чудом переместился бы его прежний завотделением! Он бы показал ему Настю…