Читать книгу "Али-паша - Александр Дюма"

Тем временем гонец спешит перебраться на другой берег моря и сообщить лорду верховному комиссару о страшном решении жителей Парги. Тот сразу же пускается в путь в сопровождении генерала Фредерика Адама; в отблесках пламени они высаживаются в Парге. Их встречают с плохо скрытым возмущением и сообщают, что страшная жертва будет принесена немедленно, если не удастся отсрочить вторжение в город войск Али. Генерал пытается утешить несчастных и заронить слабый луч надежды в их сердца, затем направляется к передовым постам. Проходя по жутко притихшим улицам, он видит возле каждого дома вооруженных мужчин, ждущих лишь сигнала, чтобы перерезать близких, а затем повернуть оружие против англичан. Генерал заклинает их подождать. Ему отвечают, что медлить нельзя, и указывают на наступающее войско паши. Наконец он добирается до места и вступает в переговоры. Магометане, не менее встревоженные, чем английский гарнизон, соглашаются на требуемую отсрочку. Следующий день проходит в скорбном спокойствии, подобном смерти. 9 мая 1819 года, на третий день, флаг Британии исчезает с башен Парги; проведя ночь в слезах и молитвах, христиане просят дать сигнал исхода.

Они вышли из своих жилищ при первых лучах зари и, рассеявшись по берегу, прихватывали хоть что-нибудь в память о родине: одни наполняли ладанки собранным на пожарище пеплом отцов своих; другие брали горсточку земли, а женщины и дети собирали гальку, прятали обкатанные морем голыши в одежде, прижимали их к груди, боясь, что у них отнимут даже эти камешки. Тем временем подошли к берегу корабли, которые должны были увезти их. Вооруженные британские солдаты наблюдали за исходом, который турки издали приветствовали жуткими криками. Жители Парги прибыли на Корфу, где подверглись множеству несправедливостей. Под различными предлогами их принудили раз за разом убавлять размеры возмещения убытков, и нужда заставила их наконец принять ту малость, которую им соблаговолили оставить. Так завершился один из самых гнусных эпизодов, занесенный в анналы современной истории.

Янинский сатрап добился исполнения всех своих желаний. Уединившись в своем сверкающем великолепием озерном дворце, он мог без забот предаваться сладострастию. Но над головой его уже пролетели семьдесят восемь зим, стали появляться старческие недуги. Ему снились кровавые сны. Тщетно прятался он в сверкающих золотом покоях, украшенных арабесками, увешанных драгоценным оружием, устланных роскошнейшими восточными коврами, - его преследовали угрызения совести. Среди роскошных зрелищ, постоянно услаждавших взгляд его, перед ним все время являлся бледный образ Эмине во главе бесконечной вереницы жертв. Тогда он закрывал лицо руками и в отчаянии звал на помощь. Порой, стыдясь своего безумного страха, он пытался презреть и укоры совести, и людскую молву, принимаясь похваляться злодеяниями. Порой под окнами раздавался голос слепого певца-бродяги, распевавшего сатирические куплеты об Али-паше, которые без счета слагались о нем хитроумными греками, ничуть не утратившими унаследованного от предков поэтического и сатирического гения. Тогда Али повелевал привести слепца, заставлял повторить песню, радостно хлопал в ладоши и с упоением принимался рассказывать о совершенных зверствах. "Ну-ка, - говаривал он, - спой еще! Пусть знают, на что я способен. Пусть сами видят: мне ничего не стоит расправиться с врагами. И если я о чем и жалею, то лишь о том, что не могу причинить им еще больше зла".

Иной раз им овладевал страх перед загробной жизнью. Если ему случалось заглянуть в вечность, взору его представали самые ужасные картины; он трепетал при мысли об Алсирате, тонком, как паутинка, и подвешенном над адским огнем мостике, по которому каждый мусульманин должен пройти, чтобы попасть в рай. Он перестал вышучивать Иблиса (дьявола) и незаметно впал в глубочайшее суеверие. Окружив себя гадателями и провидцами, он требовал предсказаний судьбы, выспрашивал у дервишей кабалистические заклятья, которые приказывал вышить на одежде или вывешивал в самых укромных уголках дворца, дабы уберечься от злых чар, а для защиты от дурного глаза неизменно носил на груди коран. Часто он снимал его и опускался на колени перед священной книгой, подобно Людовику XI, коленопреклоненно молившемуся свинцовым фигуркам со своей шляпы. Али выписал из Венеции целую лабораторию и несколько алхимиков, чтобы они приготовили ему эликсир бессмертия, при помощи которого он сможет улететь на другие планеты и найти философский камень, но, убедившись, что поиски эликсира безрезультатны, приказал сжечь лабораторию и повесить алхимиков.

Людей Али ненавидел. Он хотел бы, чтобы никто не пережил его, и, главное, горько сожалел, что не может перебить всех, кого, как он думал, порадует его смерть.

Оставшееся ему время он использовал, чтобы творить всевозможное зло. Так, без всякого повода кроме жгучей ненависти, он приказал схватить сына своего и Ибрагим-пашу, которому и без того причинил столько горестей, и заточил обоих в застенке, специально устроенном под парадной лестницей озерного замка: всякий раз, проходя по лестнице, он мог радоваться при мысли, что идет по их головам.

Он неустанно изобретал все новые и новые пытки. Ему мало было погубить тех, кто навлек на себя его ненависть, он хотел, чтобы их предавали смерти разными способами и чтобы он мог насладиться зрелищем неизвестных мучений. Слугу, виновного лишь в отлучке без спроса на несколько дней, он велел привязать к позорному столбу и казнить на глазах родной сестры выстрелом из пушки, установленной в шести шагах и заряженной только порохом, чтобы агония длилась подольше. В другой раз под руку ему попался некий христианин: того обвинили в намерении взорвать Янину с помощью мышей, к хвостам которых был привязан горящий трут. Мышей этих христианин собирался якобы запустить в пороховой склад. Несчастного бросили на съедение любимому тигру паши.

Презрение Али к людям могло сравниться лишь с его ненавистью к ним. Вот что ответил он однажды европейцу, упрекавшему его в жестоком обращении с подданными:

- Вы не знаете, с какими людьми мне приходится иметь дело. Пока на каком-нибудь дереве вешают преступника, у подножья этого же самого дерева брат его шарит по карманам в толпе, собравшейся поглазеть на казнь. Случись мне отправить на костер какого-нибудь старика, сын его выкрал бы для продажи даже пепел от костра. Этими скотами можно править только страхом, и только мне под силу такое дело.

Он и поступал в точном соответствии со своими воззрениями. Однажды во время праздника два цыгана пожертвовали собой, чтобы отвести зло от паши, и, торжественно призвав на свои головы все несчастья, которые могли с ним приключиться, бросились с крыши дворца на мостовую. Одному из них, оглушенному и израненному, все же удалось как-то подняться на ноги; другой, сломав ногу, так и остался лежать на камнях. Али, выдав каждому по сорок франков и назначив пожизненное содержание по два фунта кукурузы в день, решил, что полностью рассчитался с ними, и преспокойно отправился по своим делам.

Каждый год во время Рамазана он раздавал бедным женщинам, к какой бы вере они ни принадлежали, милостыню на довольно большую сумму. Но и это милосердное деяние ему удавалось превратить в варварское развлечение.

В Янине было много дворцов, выстроенных довольно далеко один от другого, и сначала Али приказывал всякий день производить раздачу милостыни то в одном, то в другом дворце. А когда женщины уже простоят час или два, страдая от жары, дождя или холода, в зависимости от погоды и времени года, им сообщали, что раздача милостыни наверняка будет в другом дворце, на другом конце города. Женщины отправлялись куда велено и вновь принимались ждать. Если по прошествии двух часов их не отсылали к третьему дворцу - они были счастливы. Когда же наконец наступал час раздачи милостыни, появлялся икоглан[34]с мешком мелких денег и в сопровождении двенадцати вооруженных палками солдат-албанцев и принимался пригоршнями швырять деньги в толпу. Начиналась страшная давка; с криками ярости и боли женщины разом бросались подбирать монеты, сбивали друг друга с ног, бранились, осыпали соперниц тумаками и раздирали на них платье. Тогда в свалку кидались албанцы, нещадно колотя несчастных палками - считалось, что так они наводят порядок. Тем временем паша, устроившись у окна, развлекался этим омерзительным зрелищем, аплодируя любому удачному удару, кто бы его ни нанес. И всякий раз во время таких раздач, которые на самом деле никого не обогатили, многие женщины получали тяжелые раны, а иные и умирали от страшных увечий.