Читать книгу "Еще один день на войне. Свидетельства ефрейтора вермахта о боях на Восточном фронте. 1941–1942 - Хайнц Килер"

частички мозга. Русский застрелился из заряженной винтовки Альфреда…

Дезертир позавидовал русскому. Он попросил меня оставить его на некоторое время одного и сделать то же самое. То есть как бы «забыть» свой пистолет. Но так поступить я не могу…

Когда мы выволокли русского, чтобы опустить в братскую могилу, Фельгибель сказал: «Будь он жив, его следовало сжечь. Всю Москву нужно спалить дотла…»

У Карла случился сердечный приступ, и он умер. Произошло это почти мгновенно. В тот момент мы с ним о чем-то разговаривали. В середине разговора у него вдруг начались судороги, и он потерял сознание. Через несколько мгновений он сделал последний вдох, и жизнь покинула его тело, несмотря на укол, который успел сделать бедняге доктор Нико. С несколькими товарищами я отнес покойника в открытую братскую могилу, где уже лежал русский летчик. Карл оказался рядом с ним. Мы вынуждены были положить его без одеял и без брезента. Одеяла становятся дефицитом, и мы больше не можем себе позволить, как обычно, накрывать ими мертвых. Но почти сразу же выпал снег и толстым слоем укрыл тела. Под снегом исчез и золотой нагрудный значок Карла, который мы прикрепили к его окровавленной форме. По небу плыли рваные серые облака…

Лишь изредка заглядываю в свой томик Нового Завета, который ношу в кармане. Слова в нем подтверждают то, что у меня на сердце. Как-то раньше прочитал такое: «Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно… тогда же лицом к лицу». Слова, которые утешают…

Нашего дезертира забрали. Пришла машина из дивизии. В ней сидели солдаты, вооруженные автоматами. Они сказали, что после допроса должен быть вынесен приговор.

Стоит таким, как Ф., показать людям свою душу, как они начнут ее топтать, как будто хотят потушить огонь, способный обнажить их вину. Он сказал, что дело не в чувствах, а в идеях. Великий может позволить, чтобы за его идею умирали миллионы. Если только идея победит…

7 декабря

Поступили первые больные тифом…

8 декабря

В соседнем селе – Поповка – организован новый лазарет. С фронта, который находится всего в трех километрах от нас, поступают сотни солдат с обморожениями.

Более чем мрачное зрелище. Доктор Нико трудится без перерыва. То, что он делает, просто за пределами человеческих сил. После 20 часов непрерывной работы он жертвует одному из раненых свою кровь, а затем снова трудится не покладая рук. Рюм тоже достоин всяческого восхищения. Обмороженных, которые, словно звери, едва ли не на карачках приползают к нам на перевязочный пункт, он укладывает на операционный стол и проявляет поистине отеческую заботу. Одному тяжелораненому надо сцедить кровь из области спины. Он едва может дышать, у него прострелена грудь…

10 декабря

Многие обмороженные вскоре умирают. Их одежда почти целиком изношена и истлела. Некоторые вообще без шинели и свитера. Зимнего обмундирования нет. Положение на фронте осложняется с каждым днем. Солдаты сотнями набиваются в избы, и потом их везут на санях обратно в бой. Свыше тысячи обморожений за считаные дни, у многих отморожения всех конечностей. Тоже придется ампутировать. Вот уж поистине страдания! Лейкопластырем мы заклеиваем некоторым дыры в одежде. Те, у которых диарея, не могут сами себе помочь. Грязь примерзла у них к ногам. Один из раненых, рыдая, рассказывает нам, что много часов пролежал на льду и ползком добрался до перевязочного пункта. Только здесь он наконец чувствует себя в безопасности. Его руки и ноги отморожены.

Приходит русский врач. Неужели в деревню прорвался враг? Но это штатский врач, и к тому же он говорит по-немецки. Рассказывает, что учился в Прибалтике и женился на немке. Здесь, в деревне, у него небольшая больница, где много тифозников. Просит помочь с лекарствами. Мы ненадолго прерываем работу. И немного сбиты с толку. Что он мог подумать? Может, завтра в деревне уже будут русские. Почему он не боится? «Настоящий Санта-Клаус», – сказал Пунцель. Мы уставились на него, как будто он явился к нам из другого мира. Он улыбнулся, но это была отнюдь не циничная улыбка.

13 декабря

Мы возвращаемся обратно в Борисово. Поговаривают, что теперь наконец следует всерьез позаботиться о зимних квартирах. Двадцать пять больных и тяжелораненых и двадцать больных тифом, для которых выделено отдельное помещение. Беспрерывные атаки русских. Поповка объята пламенем. Видно, как на окраине деревни пехота выходит на боевые позиции…

Внезапная тревога. Необходимо как можно скорее собрать медоборудование и вернуть раненых. Что-то случилось? При одной этой мысли нам не по себе…

Ночью возвращаются машины с ранеными. Сильная метель. Утром они вновь уезжают.

15 декабря

Русские летчики сбрасывают листовки. Мы выскакиваем из здания школы и гуськом пробираемся сквозь глубокий снег. Снова налет. Бомбы попадают в обозную колонну. По дороге нам попадается какая-то старуха. Она несет хлеб и кувшин с молоком. И причитает что-то со слезами на глазах. Тут и без слов все ясно. Все молча расступаются…

Кирхгофф остался в Борисове. Ему нужно дождаться, пока к полудню машина заберет ящики с инструментами и медикаментами. А на тот случай, если машина не доедет, а русские все же займут деревню, выделено несколько больших бочек с бензином. Кирхгофф получил приказ в случае крайней опасности поджечь бензин, чтобы медоборудование не попало в руки врага. И если ему удастся при этом спасти и собственную жизнь, не попасть в плен, а значит, не быть расстрелянным, то его ждет достойная награда: Железный крест 2-го класса. Это ему твердо пообещали. Мы видели его, когда выходили из школы. Весь такой серьезный, с автоматом. Мы надеемся, что машина все-таки придет, потому что, как сказал шеф, без инструментов нас всех точно упекут в пехоту. Придется лишь уповать на то, что Кирхгофф сделает все как надо. Он – наша единственная надежда…

Проходим через деревню, где я ухаживал за Германом Грулем. Его могила по-прежнему засыпана снегом, но из снежного холма торчит крест, на котором написано его имя. Крест немного наклонился от ветра, но все еще виден. Жители радостно приветствовали нас, не подозревая, что мы отступаем. «Куда вы?» – спрашивали нас. «На родину», – шутил Пунцель. Он даже в самых неприятных ситуациях не теряет чувства юмора. Пришли дети и принесли вареную картошку. Единственная теплая пища, которая досталась нам сегодня. К сожалению, изба Александры оказалась на замке, из трубы шел дым. Сказали, что старуха отправилась в лес за дровами. Вскоре деревня осталась позади…

16 декабря

Кирхгофф еще не вернулся.