Читать книгу "Принцесса викингов - Симона Вилар"

– Не могу взять в толк, зачем приезжал Ролло? – заметил позднее Херлауг. – Он прибыл еще затемно, прошел наверх, а затем сразу вернулся, кликнул своих людей и умчался. Даже лошадям не дал остыть. Не связано ли это с тем, что он получил мое известие о том, что Атли занемог? Однако по такой распутице вряд ли гонцы уже успели добраться до Руана…

– Он убедился, что Атли пошел на поправку, – ответила Эмма, и в голосе ее звучало странное торжество. В ее сердце вновь ожила надежда…

Эмма тяжело вздохнула, откидывая роскошное покрывало из барсучьих шкур. Внезапно она ощутила блошиный укус, и мысли ее сразу вернулись в привычную колею. Необходимо завтра же велеть пропарить все меховые покрывала и проследить, чтобы в тростник на полу добавили полыни. Следует также поменять сбившееся сено в ложах и пройтись по щелям кипятком. Кузнецу Одо пора заказать новые решетки на окна в нижний зал… Такие, как он выковал для аббатства в Уэне. Ох, сколько у нее завтра дел – не перечесть. И завтра, возможно, приедет Ролло… Она улыбнулась, засыпая.

Но Ролло не появился и на другой день.

Погрузившись в дела, Эмма долго не решалась спросить о нем, однако непроизвольно поглядывала время от времени на широкие ворота аббатства, ожидая увидеть рослую фигуру всадника, услышать дерзкий мальчишеский смех.

Во время трапезы она все-таки обратилась к Атли, но тот разочаровал ее.

– Ролло никогда так скоро не покидает супругу, – ответил юноша.

Эмма украдкой оглядела его. Атли был одет, как франк: широкая светло-коричневая туника до колен с вышитым алым и белым шелком узором повыше локтей и по краю, стянутая в талии чеканным бронзовым поясом с серебряной пряжкой. Широкие льняные штаны были перевиты до колен ремнями, прикрепленными к узким башмакам. На голове – кожаная островерхая шапочка с ремешком под подбородком, на тонких запястьях – богатые браслеты. Достаточно рослый, Атли был, однако, узок в плечах, с впалой грудью. При свете солнца, лившегося в распахнутые окна, было особенно заметно, что хоть он и молод, но лицо у него старообразное и болезненное, с яркими пятнами нездорового румянца на скулах. На Эмму он не глядел, хотя и ощущал на себе ее взгляд.

Атли повторил:

– Сегодня он вряд ли расстанется со Снэфрид. Она его жена, ему есть за что испытывать благодарность к ней.

Эмма отвернулась. Атли имеет в виду действия Белой Ведьмы в дни набега данов. Но здесь и другое. Атли сердится, потому что в нем говорит ревность, которая вспыхнула, когда они после Рождества вернулись с побережья в Руан. Эмма тогда не была в силах скрывать, как ей не терпится обратно. Пребывание в Фекане, череда однообразных пустых дней становились для нее почти невыносимыми. Она одиноко бродила среди руин старого поселения, часами в гавани ожидала кораблей викингов. Но море без конца штормило, порт был почти пуст, как и город. Во всем чувствовались упадок и оскудение. Люди выглядели изможденными. Нищие, похожие на скелеты, толпились у ворот гарнизона викингов, жадно вдыхая запах соленой трески, которую норманнские женщины варили в котлах под открытым небом. Порой варвары делились с ними остатками пищи, но при этом заставляли хулить своего Бога и возносить хвалу Одину. Из-за миски варева люди в отрепьях дрались насмерть.

Эмма возвращалась в монастырь. Старая аббатиса, горбясь у очага и суча желтыми пальцами грубую нить, рассказывала:

– Когда проклятые распяли Христа, святой Никодим собрал капли божественной крови в полый посох, изготовленный из фигового дерева, и пустил его по воде. И угодно было небесам, чтобы воды принесли этот посох к меловым скалам близ Фекана. Тогда же франки и основали здесь монастырь. А место это поименовано было Фицекампус – от слова «смоковница». Это язычники зовут его Фекан. Некогда Фицекампус был богатым городом, а монастырь процветал. Много паломников шли издалека, чтобы поклониться священной крови. Увы! Лукавый обольстил франков, сманил на стезю блуда и обмирщения, и кара не заставила себя долго ждать – норманны ворвались как черный смерч на земли Каролингов, сея ужас и насилие. Я была почти дитя, когда язычники разорили Фицекампус и осадили нашу обитель. Матушка-настоятельница и сестры решили обезобразить себя, дабы насильники не прельстились ими. Это привело норманнов в неистовство, и они безжалостно истребили невест Христовых. Лишь те, что не коснулись себя, удостоились милости: язычники позволили им взять мощи основателя обители святого Ваннинга и уйти в земли, где еще почитают Христа. Я же и оставшиеся сестры… Да что говорить – ты сама видишь, сколь жалкое существование мы влачим…

Эмма слушала, завороженно глядя на крохотный язычок лампады. Норманны разрушили и аббатство Святого Гилария близ Сомюра, где она жила, убили тех, кого она любила. Она поклялась отомстить, но как вышло, что она свыклась с насилием и научилась улыбаться врагам? А худший из них, Ролло, разбудил в ее душе совсем иные чувства.

О, как она обрадовалась, когда он прислал из Руана за нею и Атли! И пока их драккар шел вверх по Сене, Эмма считала часы, вглядываясь вдаль. С этим повелением в Фекан прибыл Бран, и она не сразу распознала в этом приветливом воине озверевшего викинга, который торопливо насиловал под частоколом обители Гилария ее подругу Сезинанду. К своему удивлению, она узнала, что Бран женился на своей пленнице, принял крещение и христианское имя Беренгар, ибо Сезинанда настояла, чтобы они были обвенчаны в церкви.

– У нас скоро будет дитя, – весело сообщил он Эмме, – и Сезинанда уверяет, что Христос милостив к нам, а значит, непременно родится сын…

Эмма, не отрывая взгляда от берегов, спрашивала:

– Чем же не хороша дочь? Всякое дитя – милость Господня.

На утесах вдоль берега маячили длинные колья, на которых скалились черепа с остатками бород и волос, – так Ролло сообщал воинственным соплеменникам, что ждет их, ежели они посмеют вторгнуться в его владения. Бран с усмешкой косился на них, потом, помедлив, отвечал:

– Дочь… Что ж, тогда придется принести жертву побогаче старым богам, чтобы они смягчились и вторым ребенком оказался мальчик, воин. В любом случае я доволен тем, что женился на Сезинанде. Хоть она и не ведет свой род, как наши женщины, от небожителей Асгарда, она хорошая жена, настоящая подруга викинга.

Эмма подолгу беседовала с ним. От Брана она узнала, что появление Ролло связано с тем, что в город прибыло новое посольство Роберта Нейстрийского с целью убедиться, что с Эммой из Байе все обстоит благополучно. В то же время девушке отчаянно хотелось верить, что не только эта причина заставила Ролло возвратить их с Атли в Руан.

И снова ее надеждам не суждено было сбыться…

– Вот она, вглядись получше, колокольный страж, – произнес Ролло, подтолкнув Эмму к рослому, богатырски сложенному аббату из Парижа. – Как видишь, выглядит она лучше некуда. Что может случиться с женщиной, которую я отдал своему брату? Пока Атли благосклонен к ней, она будет жить не хуже франкских принцесс.

Эмма, немного испуганная и растерянная, стояла на бревенчатом настиле пристани под пронизывающим январским ветром, позабыв преклонить колена перед благословившим ее преподобным Далмацием. Сейчас она видела лишь смеющегося Ролло в широком, волчьего меха, плаще – как он обнимает Атли, как солоно подшучивает над ним и Эммой. И еще – Белую Ведьму, Снэфрид, жену Ролло. Та восседала на богато убранном скакуне, кутаясь в светлый горностаевый мех, недоступная и холодная, как магический кристалл. И в то же время Снэфрид, прежде едва удостаивавшая Эмму взглядом, сейчас разглядывала ее с величайшим вниманием. На ее лице блуждала хищная полуулыбка. Однако Ролло этого как бы и не замечал. Прыгнув в седло, он что-то проговорил, склонившись к супруге. Эмма метнула на обоих рассерженный взгляд, и вдруг Ролло, уже разворачивая коня, улыбнулся ей и ускакал следом за Лебяжьебелой.