Читать книгу "Элементали - Майкл Макдауэлл"

– Как раз тогда я и начала, – сказала Большая Барбара, – когда вы с Ли были маленькими.

– Почему? Почему ты начала?

– Люкер, когда я вышла замуж, я была просто милой маленькой южанкой и никогда не видела ничего севернее линии Мейсона – Диксона. У меня было двое детей и счастливый брак. Лоутон тогда любил рыбачить, а я выпить. Причин, чтобы пить, у меня было три. Двое детей – это первые две, а третья заключалась в том, что я любила развеяться. Часов в шесть вечера я сидела во внутреннем дворике среди магнолий и гардений – гардении все в цвету и запах до небес! – и думала: «Я не буду пить», а потом ты или Ли подходили и говорили: «Мама…», и я такая: «О господи, нужно выпить» – и бежала в дом. И тогда к половине восьмого я бы уже была в другом месте, я бы уехала…

– Но я вырос, – сказал Люкер, – и Ли выросла. А Лоутон перестал ловить рыбу десять лет назад.

– Ох, но, Люкер, я все еще люблю развеяться…

– Развеиваться – прекрасно, – сказал Люкер. – И очень весело, но, Барбара, ты больше это не контролируешь.

С минуту Большая Барбара МакКрэй сидела неподвижно, пытаясь сдержать гнев, который она испытывала к своему семейству за их произвол в этом вопросе. Обязательство бросить пить свербело с тех пор, как дочь и муж начали об этом говорить, но Люкер, обманом затащивший ее в Бельдам без грамма спиртного, лишил ее славы, сопровождающей добровольное отречение.

На самом деле она не могла сердиться на Люкера, потому что знала, насколько сильно он не любил находиться вдали от Нью-Йорка – и как много усилий было приложено, чтобы уговорить Индию приехать в Алабаму на неопределенный срок. Он прибыл сюда исключительно из любви к матери, но досада и страх Большой Барбары перед грядущими днями и неделями – ведь она уже нервничала, потому что пробило шесть, а она еще не пригубила скотча с самого полудня – требовали выхода ее возмущению.

– Это Лоутон, – сказала она наконец, – попросил тебя приехать.

– Да, попросил. Но я приехал из-за тебя, а не из-за него. Ты это знаешь.

– Да, – мрачно сказала Большая Барбара, – но я злюсь на Лоутона за то, что он так поступил. Ты ведь знаешь, почему он это сделал?

Люкер не ответил.

– А я скажу тебе почему. Он это сделал потому, что не хотел, чтобы я ставила его в неловкое положение во время кампании. Он не хотел, чтобы я отключилась в тарелке с куриным салатом на церковном пикнике. Не хотел видеть, как меня выносят из бара на носилках…

– Барбара, но ведь именно это и произошло на прошлой неделе. Как думаешь, каково было мне, когда Ли позвонила – посреди званого обеда, – чтобы сказать, что ты находишься в центральном вытрезвителе? Это не сделало никого из нас счастливее.

– Это не потому, что я пила. Это потому, что я узнала, что Мэриэн умерла. Лоутону нет дела до меня. Он не был бы против, если бы я заперлась в туалете и опрокинула бутылку себе в глотку. Сказал бы: «Ой, да все в порядке. Она там отлично проводит время, никому не входить и не мешать, когда она так здорово проводит время!» Вот как он думает. Он считает меня помехой для кампании. Как тот представитель из Канзаса, чья жена забила до смерти трехлетнего ребенка за неделю до последних выборов. Она была для него помехой, и он проиграл. Лоутон приводит меня в ярость. Этот человек был бы никем, если бы я его не подтолкнула. Мне все еще нужно за ним приглядывать! Это я научила его не говорить о разделке свиней перед женой вице-президента! Без меня этот человек сегодня был бы никем, Люкер. На нашем счету в банке и соринки бы не было! В день, когда ты родился, я сказала Лоутону: «Лоутон, удобрения – это дорога в будущее». И тогда он меня послушал! Ох, тогда, в день твоего рождения, он вдруг послушал то, что я ему сказала! Он пошел и купил компанию по производству удобрений, а деньги потекли только сейчас. Если бы не эта компания, он не смог бы баллотироваться в Конгресс! Без нее он бы за автобусом не угнался!

Тяжело дыша, она отшатнулась и вытерла глаза салфеткой. Когда она снова заговорила с Люкером, ее голос был более спокойным и сдержанным.

– Люкер, этим утром перед отъездом Лоутон сказал, что, если я не просохну, он подаст на развод сразу после выборов, и неважно, выиграет он или проиграет, ему не хочется обременять себя женой, которая может выпить больше, чем целый амбар ирландцев.

– Разве от развода станет хуже? Если ты разведешься с Лоутоном, то сможешь жить с Ли и Дофином. Они были бы рады тебе. Думаю, тебе самой стоило подать на развод в тот день, когда Ли стала Сэвидж.

– Развод убьет меня, Люкер. Я знаю, что ты ладишь с Лоутоном далеко не лучшим образом, и знаю, что ты не любишь его так же, как любишь меня…

Люкер резко рассмеялся.

– …но я люблю Лоутона и всегда любила. Я знаю, он подлец, я знаю, что врет, и сама Мэриэн Сэвидж – ни в коем случае не говори Дофину – рассказала мне о той брошенке из Фэйрхоупа, с которой твой отец встречался с шестьдесят второго, у нее курчавые рыжие волосы, а на задницу может опереться целая бейсбольная команда…

– Барбара, ты мне никогда об этом не говорила!

– С какой стати мне рассказывать? Тебе незачем было знать.

– Ты расстроилась, когда узнала?

– Еще бы! Но ни слова не сказала. Но больше всего стало больно, когда он заговорил о разводе – сегодня утром он не в первый раз поднял вопрос. Люкер, послушай, я доверюсь тебе, я попробую…

Она отвернулась на несколько мгновений, размышляя о том, какие трудности ее ожидают. Затем, повернувшись к сыну, закричала:

– О боже, дай мне хоть стакан подержать. Мне нужно что-то обхватить пальцами!

Люкер соскользнул с огромной кровати из красного дерева и потянулся.

– С тобой все будет в порядке, – беспечно сказал он.

Глава 9

По пути из Мобила Дофин захватил полдюжины лобстеров, и Одесса сварила их на ужин с картошкой и салатом из капусты на гарнир. Все ели вместе в столовой дома Сэвиджей, и Люкер любезно воздержался от обвинений Большой Барбары в том, что из-за ее пристрастия к алкоголю все остальные не смогут насладиться вином или пивом за ужином. Трапеза прошла не слишком весело, так как всех обуревали мрачные мысли, но, по крайней мере, все были голодны. И только когда они доели своих лобстеров, и треск панцирей и шум высасываемого из разбитых оболочек сладкого мяса больше не скрывали молчания, безмолвие стало угнетающим.

Дофин, преисполненный чувства долга, взял на себя ответственность всех спасти. Презрев условности, он обратился к Индии без всяких предисловий:

– Люкер сказал, что мне не следовало ехать в Бельдам после смерти мамы, что мне лучше остаться в Мобиле…

– Да, – ответила Индия, не понимая, почему это замечание адресовано ей. – Я знаю, что он это сказал. Но ты не согласен.

– Нет, не согласен. Бельдам – это место, в котором я провел счастливейшие моменты жизни. Мне двадцать девять, и я приезжаю в Бельдам каждое лето с тех пор, как родился. Я никогда не хотел съездить куда-то еще. Вы не можете себе представить, насколько я был счастлив в те каникулы, которые я провел здесь с Люкером, – и как несчастлив был тогда, когда приходило время возвращаться в Мобил! Люкер со мной не разговаривал, когда мы возвращались домой. В Бельдаме мы были лучшими друзьями, но в Мобиле он мне и секунды не уделял.