Читать книгу "Дом сестер - Шарлотта Линк"

— Да. А ты думала, я буду спать в машине? — Семья Ли относилась к немногим семьям, которые, как было известно Фрэнсис, являлись достаточно состоятельными, чтобы иметь автомобиль.

— Можно я приду к тебе сегодня ночью? — спросила она. — У меня нет никакого желания возвращаться в школу!

— Послушай, так не пойдет, — ответил Джон быстро. — Ты только еще больше осложнишь свое положение. Как ты думаешь, сколько неприятностей у тебя будет потом? Не говоря уже, — добавил он, — о проблемах, которые возникнут у меня, даже если я всю ночь проведу сидя в кресле.

— Я ведь не скажу, что была у тебя!

— А что ты тогда скажешь? — Он остановился перед ней, взял ее за руки и серьезно посмотрел на нее. — Фрэнсис, послушай меня. Я знаю, ты считаешь эту ситуацию ужасной. Ты чувствуешь себя подавленной, и тебе кажется, что ты словно в тюрьме. И ты человек, который это с трудом выносит. Но тебе необходимо это выдержать. Осталось еще три года. Ты должна стиснуть зубы и сделать это!

Она глубоко вздохнула. Три года представились ей вечностью.

— У меня начинается учеба в университете, — объяснил Джон, — это тоже несладко. Но необходимо.

— Университет! — воскликнула она с горечью в голосе. — Чувствуешь разницу?

— Какую разницу?

— Разницу между мною и тобой. Между мужчинами и женщинами. У тебя все это имеет смысл. Твои школьные годы были тоже не самыми лучшими, но ты знал, для чего все это делаешь. Чтобы потом пойти учиться в университет. Чтобы добиться в жизни лучшего. Чтобы понять свои способности и научиться их правильно применять.

— У тебя так же.

— Нет! — закричала Фрэнсис с негодованием. — Нет, не так! Я должна пройти здесь все! Но зачем? Я не смогу пойти в университет. Вряд ли найдутся университеты, где принимают женщин. Мой отец рассвирепел бы, если бы я явилась к нему с такой идеей.

— Но ты все равно найдешь свой путь, — успокоил ее Джон.

Он, казалось, был удивлен. У Фрэнсис создалось впечатление, что он не имел представления, с какими проблемами она столкнулась. Пару раз она делала намеки, но он их не понял. Или не принял всерьез, подумала она с горечью…

— Да, возможно, я найду свой путь, — согласилась Фрэнсис, — но потом будут новые проблемы. Мне станут чинить препятствия в выборе профессии. В конечном счете каждый ждет от меня, что я выйду замуж и рожу кучу детей!

— А ты себе не можешь это представить?

Она отвернулась и пошла дальше, пробормотав:

— Не знаю. Я совсем не знаю, что мне представлять.

Джон шел за ней следом, потом взял за плечо и повернул к себе.

— Я буду рад, если ты через три года после окончания школы вернешься в Дейл-Ли, — сказал он. Его взгляд был наполнен любовью. — Действительно буду очень рад. Пожалуйста, помни об этом.

Это было обещанием будущего, Фрэнсис прочитала это в его глазах. Но она спрашивала себя, почему ей, несмотря на это, не стало ни капли легче.

Май 1910 года

Никто не мог припомнить такой жаркий май, как в 1910 году. На юге Англии, как писали газеты, жара была почти невыносимой, и особенно страдали и жаловались жители Лондона. На улицах выставлялись бочки с водой, чтобы прохожие могли освежиться. Сезон отпусков еще не начался, но состоятельные люди уже сбежали в свои загородные имения.

В Йоркшире всегда было прохладнее, чем в южных графствах, но этот май даже там отличался необычно жаркой и сухой погодой. День за днем солнце палило с безоблачного голубого неба. Крестьяне уже пророчили длительную засуху и плохой урожай. Но их опасения казались необоснованными. В апреле шли обильные дожди, и луга покрылись свежей густой зеленью. Овцы жадно щипали траву, будто не могли насытиться. И, глядя на них, казалось, что уже ощущаешь великолепный пряный запах сыра, приготовленного из их молока. Еще более знаменитым, чем овечий сыр, был, правда, сыр из коровьего молока под названием «Уэнслидейл», который любят во всей Англии.

Фрэнсис Грей этой весной была беспокойна как никогда. В марте ей исполнилось семнадцать лет, она чувствовала себя взрослой, но у нее было ощущение, что относительно скоро должно произойти какое-то крупное событие, которое послужит началом вступления во взрослую жизнь. При этом она не знала, что это будет за событие. Ей лишь казалось, что до сих пор в ее жизни ничего не происходило и что в дальнейшем все будет не таким однообразным.

В начале апреля она наконец распрощалась с ненавистной школой Эмили Паркер в Ричмонде и в первые недели свободы думала, что никогда больше в ее жизни не будет ничего плохого, что все печали остались позади. До самого окончания школы Фрэнсис ее ненавидела. Она выросла на ферме Уэстхилл, в зеленом, холмистом Уэнслидейле, бегала летом босиком, скакала на лошади без седла и уздечки, сидела по-турецки на кухонном столе и слушала истории, которые ей рассказывала бабушка. Ей казалось невыносимым быть заключенной в мрачном доме в городе, спать в комнате еще с девятью девочками и при этом молчать, потому что все разговоры были запрещены. Во время прогулок они ходили парами друг за другом, им нельзя было бегать — только на уроках физкультуры, — запрещалось громко смеяться и рассказывать непристойные анекдоты, которые Фрэнсис слышала от рабочих на ферме. Однажды мисс Паркер, директор школы, застала ее сидящей на кровати скрестив ноги. Она была вне себя от ярости, назвала Фрэнсис распутной и испорченной и предрекла ей плохой конец, так как дама, которая не всегда смыкает ноги, провоцирует мужчин на определенные мысли, за которыми в худшем случае следуют даже действия. Мисс Паркер была возмущена, пожалуй, даже больше, чем в том инциденте с теннисной ракеткой. При этом во всей школе не было ни одного человека мужского пола и, соответственно, никого, у кого могли бы возникнуть такие опасные мысли. Фрэнсис не очень интересовало, какое мнение имеет о ней старая Паркер, но поскольку за плохим поведением неизбежно следовал запрет на поездку домой в выходные дни, она в конце концов все-таки постаралась в определенной степени вести себя подобающим образом. В итоге получила на удивление хороший аттестат зрелости. Все, о чем она тогда думала, заключалось в следующем: «Все! Все закончилось! Теперь я наконец буду жить!»

После всех этих лет мучительной тоски по дому Уэстхилл должен был бы стать для нее раем. Но что-то изменилось, и прошло несколько недель, прежде чем Фрэнсис поняла, что это она стала другой. За прошедшие годы детство незаметно попрощалось с ней. Незаметно, потому что в своей тоске и печали она оберегала его как сокровище и никогда не думала о том, что оно когда-то закончится. Фрэнсис больше не была той босоногой девочкой, которая заслушивалась историями своей бабушки и скакала галопом на лошади. Она была в замешательстве, осознавая, что не успела подготовиться к тому периоду жизни, в который ей предстояло вступить.

Май с его небывалой жарой, казалось, был единственным серьезным предзнаменованием, и беспокойство Фрэнсис еще больше возросло.