Читать книгу "Убийство с гарантией - Анна Зимова"

А шутка-то действительно безобидная. Ульяна учудила так учудила, как тут было не пошутить. Набрала она однажды в «Продуктах» дармовой картошки два мешка, каждый, наверное, килограммов по десять, и потащилась с ними домой. Она донесла картошку до выхода, и на улице ручка у целлофанового мешка оторвалась. Картошка рассыпалась по всему пандусу, и Ульяна бросилась ее собирать. Вроде и ничего удивительного, и на Ульяну это очень похоже. Но самое интересное случилось потом. Она уже собиралась заплакать, когда к ней подошел мужчина, «вежливый и интересный», и стал вместе с ней подбирать картохи. Предложил довезти до дому. Мужчина подал Ульяне руку и проводил ее к дорогому черному «мерседесу». Открыл перед Ульяной переднюю дверь, а картошку погрузил на заднее сиденье. А картохи эти нужно было видеть! Мелкие, глазастые, землей облеплены. Потом прекрасный незнакомец, по словам Ульяны, отвез ее домой и помог донести пакеты до самой квартиры. Лифт у нее не работает, тащил пешком.

Отказавшись от чаю, мужчина уехал, одарив ее напоследок «многозначительным» взглядом. Все, кроме порвавшегося мешка, в этой истории враки, решил Василь. У Ульяниных фантазий берега-то есть вообще? Какому принцу придет в голову собирать с полу грязную картошку размера «нестандарт» и грузить ее в кожаный салон дорогой тачки? Да и, скажем прямо, Ульяна не та женщина, на которую принцы слетаются.

Но история на этом не закончилась. Еще через день Василь уже и думать забыл о таинственном незнакомце. Он вставлял в носок ботинка расширитель, когда Ульяна вдруг толкнула его и зашипела: «Да вот же он!» Он чуть не выронил ботинок. О чем она? Ульяна тыкала пальцем в стекло: «Вот он, видите? Мужчина, который мне картошку привез!» И на кого, вы думаете, показывала Ульяна? На Ивана. На хозяина их. Это он, оказывается, принц. Ну, тогда все понятно, подумал он. Иван — мужчина воспитанный, таких уже днем с огнем не сыщешь. Он действительно мог помочь женщине, ползающей на коленях по асфальту. Но есть нюанс. Иван не про Ульянину честь.

«Это наш хозяин вообще-то. Надо начальство знать в лицо», — сообщил он Ульяне, и та аж рот открыла. Он хотел уже сказать ей, что Иван женат, чтобы сбить с Ульяны спесь. Но тут к Ивану подошла, каблучками цокая, Виктория, и Ульяна сама все поняла. Окинула взглядом молодую Викторию в короткой юбке, увидела, как та взяла Ивана под ручку, — и губы поджала. Так что ту часть истории, где были взгляды всякие, ты, Ульяна, выдумала. Не было такого и не могло быть. Станет Иван смотреть на тебя, да еще как-то по-особенному. Видишь, какая у него пикантная жена.

А картошку Иван, да, действительно возил. Василь потом, когда вышел курить, увидел, как Виктория дверцу машины мужа открыла и ахнула: ты где так салон замарал? А Иван только руками развел, мол, бывает.

Ульяна уже и сама не рада, что нагрубила. Ерзает на стуле, пыхтит, думает, как бы половчее с ним заговорить. Чайник включила, значит, скоро извиняться будет и травками своими его опять опаивать. И не ошибся ведь.

— Чай будете?

— А давай! — Ладно, ради перемирия можно и выпить. Стал хлебать чаек: — Вкусная какая трава. Как называется?

— Это брусничный лист, — улыбнулась наконец.

— Вкусно.

— Вы извините, Василий Эдуардович, — сказала Ульяна тихо, — я на вас сорвалась. Не хотела вас обидеть. Просто день сегодня такой… Мама еще, блин, позвонила…

Как же он сразу не смекнул. Сегодня суббота, мамаша ей как раз по субботам звонит. Мать ее в этот день обычно доводит до слез — в девять утра, как по часам. Позвонит и запоет: «И не замужем ты, доча, и с работы хорошей вылетела, получаешь теперь копейки. Переживаю я за тебя, может, домой тебе вернуться? А то ничего у тебя в городе по-человечески не получается». Ульяна, когда про мать рассказывает, у нее губы трясутся.

— Что, опять в деревню звала? — поинтересовался он.

— Да я не только картошку уцененную, я говно в Питере есть буду, но домой не вернусь.

— Она просто переживает за тебя.

— И вы заладили: «переживает». Да пусть переживания свои засунет в задницу, мне от них не легче. Вы понимаете, Василий Эдуардович, это не переживания. Это глумление надо мной. Все из-за чего она по-настоящему переживает — чтобы соседи чего не подумали. Все, такое ощущение, в жизни делается — ради соседей. Мне замуж выйти и работу приличную найти нужно, чтобы маме перед ними стыдно не было! Дома прибирать надо — чтобы соседи грязи не заметили. Машину мыть — для соседей. Одежду покупать. Все для них. Все ради чужого мнения. Не ради моего счастья. Не за меня она переживает. А что в деревне скажут.

— Давай еще чайку.

— А мои косяки ей только в радость: можно сказать: «Я ж тебе говорила». Я из фирмы уволилась, чтобы на себя работать, — она выла: разоришься, пролетишь. Вместо того чтобы поддержать, сказать, что все получится, — она мне рисовала сцены, как я в нищете останусь. И я вам клянусь, когда я все-таки пролетела — она довольна была… Не знаю даже, как объяснить… Вот такая материнская любовь.

Ну, это надолго. Про мать ее можно говорить часами. Старуха — сука, конечно, редкая.

Ульяна и так из сил выбивается, чтобы показать матери, что у нее все хорошо, чтобы посылку ей прислать. Период у нее сейчас, действительно, сложный. Ульяну надо поддержать, а не травить. И не посоветуешь ведь послать ведьму лесом — все-таки мать.

Вика

После того дня она возненавидела апельсины. Это оранжевый, пахнущий ужасом снаряд, это сигнальная ракета, предупреждающая о смертельной опасности. Как назло, Иван апельсины любил. Удивлялся, что она их не покупает. Пришлось сказать ему, что на апельсины у нее аллергия и что не следует даже прикасаться к ней, пока дочиста не отмоешь их запах со своих рук.

Утро она провела в вязкой дремоте. По квартире ходила, будто пробиралась через густой кисель. Это было первое их совместное с Андреем утро, когда она отказала ему в близости. Следовало бы догадаться, что, раз столь любимое дело не вызывает вдохновения, что-то с ней неладно, но она грешила на усталость. Напрасно пораспускав руки, не найдя в ней отклика, Андрей уехал на работу, а она постаралась еще поспать. Поняв, что снов уже не дождешься, добрела до кухни, механически поджарила себе два яйца, даже сбрызнула их кетчупом. Но когда от запаха привычного завтрака замутило, а желудок отказался принять хоть кусочек, стало понятно, что это не просто усталость, а простуда или грипп. Сообщив начальнику, что работать сегодня не собирается, она, довольная, что можно наплевать на прическу и косметику, вернулась в кровать, прихватив с собой «Пригоршню праха» (очередная книга из библиотеки Андрея, прочтение которой поднимет ее немного в собственных глазах). Болезнь при правильном к ней отношении может даже сойти за праздник. Но, как она ни старалась, удовольствия от безделья получить не могла, тело ломило в ознобе, глаза пекло. Строчки в книге были как вереницы муравьев.

Она позвонила Андрею, но он не взял трубку. Вспомнив, что сегодня он сдает журнал в печать и ему нужно проверить, чтобы вся реклама красовалась на положенных страницах, она на какое-то время оставила его в покое. Но каприз уже назревал в ней, было жалко себя, хотелось, чтобы Андрей сделал что-нибудь этакое ради нее. Правда, если бы ее спросили, чего она именно хочет, она затруднилась бы с ответом. Да пусть он хотя бы узнает, что она слегла! Она написала ему слезливое сообщение, до которого, если бы не болела, никогда бы не опустилась, и принялась ждать сочувствия. Но получила в ответ лишь отписку: «Я занят, перезвоню». В раздражении она набрала его еще несколько раз, и, на свою беду, он взял, наконец, трубку. Температура уже вовсю шуровала в голове, и Андрею пришлось выслушать все те женские жалобы, которые говорятся не ради того, чтобы упрекнуть, а чтобы получить толику внимания. «Я понимаю, что тебе плевать, — ныла она, сама уже понимая, что перегибает, явно перегибает, — но может быть, ты поговоришь со мной хотя бы минуту?» В результате разговор докатился до произнесенного им мрачно «Чего ты хочешь?», и она, действуя по вдохновению, потребовала того, что всем больным по каким-то неписаным правилам вынь да положь — апельсинчиков. «Апельсинчиков?» — переспросил он (как ей показалось, довольно брезгливо, хотя, скорее всего, просто не расслышал). — Ты хочешь, чтобы я привез апельсинов?» Но она уже не хотела объяснять. Она хотела обвинять. «Да, твою мать, апельсинов. Простых апельсинов. С витамином це! У меня скоро цинга уже будет, а не грипп! Ты не видишь, что ли, что мы едим? Одни углеводы — картошку, хлеб. Да я и болею, потому что мне не хватает фруктов. Но раз тебе трудно, я сама — схожу и куплю! Не буду отвлекать от важных дел».