Читать книгу "Bye-bye, baby!.. - Виктория Платова"

– Ты будешь единственной! – с жаром заверил меняТимур. – Ты и без того – единственная.

Он шутит или?.. Какой смысл он вкладывает в слово«единственная», неужели он чувствует то же, что чувствую я? Все из-за сигареты,первой в жизни: меня слегка подташнивает, окружающий пейзаж распадается наотдельные, никак не связанные между собой детали, – и все они медленнотонут в волнах его волос. Его волосы – вот что доминирует. Его волосы украшеныобрывками постеров (фестивали, конкурсы, концерты), монтажными срезками изфильмов Грегга Араки (редкостная мочеполовая туфта в стиле home-видео, я идесяти минут не продержалась); его волосы украшены устрицами, креветками исадовыми улитками, в них вплетены тонкостенные пробники с самыми модными в этомсезоне ароматами – и это уже не море волос, как было вначале, -

целый океан.

Чтобы выжить, чтобы не захлебнуться, не набрать излишкапрядей в отравленные сигаретой легкие, нужно немедленно приступить кстроительству ковчега. Того самого, где каждой твари по паре, вот только дуриопахнущегохалтурщика и хламодела Грегга Араки я в него не возьму. Ни за что.

Губы божества похожи на цветы.

Такие цветы произрастают в странах, до которых мне недобраться по определению, на худой конец – в «Самой полной энциклопедиирастений», перевод с английского. Губы, похожие на цветы, – довольноизбитое сравнение, существующее в любой реальности. В моей реальности делоусугубляется стеблями, па которых покачиваются чертовы губы: они сработаны изволос – как и силки, как и все остальное, в природе нет крепче материала, иникакого другого материала тоже не существует. Божество по имени Тимурпротягивает их мне:

– …Ты единственная. Единственная женщина в штате. Кромебосса, естественно. Даже уборщицей у нас числится мужик.

Вот и всё объяснение. А я-то что себе возомнила?..

– Ну, положим, я пока не в штате. Принята с недельнымиспытательным сроком. Ваш босс – женоненавнстница?

– Не только это, ха! Она еще и самая настоящая сучка,немецкая овчарка, дьяволица. Удачливая амбициозная стерва, страдающая приступамибешенства матки. Ее любимое блюдо – мальчики, провинциальные и не очень;побольше мальчиков, вагоны и цистерны мальчиков, танкеры и товарняки. Она жретих сырыми, без перца и соли. Жрет и выплевывает. Не брезгует никем, трахаласьдаже с нашей уборщицей, а он, между прочим, таджик-нелегал.

Таджик-нелегал добил меня окончательно.

Мне не хватило бы и сорока реинкарнаций, чтобы заслужитьтакую зубодробительную, такую волнующую кровь характеристику. БеднаяЭлина-Августа-Магдалена-Флоранс, лапуля, на твоем полустанке никогда неостановится ни один вагон, ни одна цистерна, ни один товарняк; они даже незамедлят ход, и максимум, что ты можешь себе позволить, – махать газовымшарфом, пока они не скроются из виду. Так думала я и так, должно быть, думал Тимур.Я совершенно не интересовала его, я не годилась и для скоропалительного, ни кчему не обязывающего редакционного флирта, это было видно невооруженнымвзглядом, тогда зачем он предложил мне пойти покурить? Зачем сказал, что моинесмелые затяжки так эротичны?..

Затем, что он влюблен в немецкую овчарку и дьяволицу.Безответно.

Иначе он ни за что бы так не распалился, не стал бы литьпомои на свою начальницу первому встречному, хотя бы из чувства субординации исамосохранения. Безответная любовь – другое дело, только она заставляет людейгенерировать глупости, совершать глупости и нисколько не заботиться опоследствиях, к которым глупости рано или поздно приведут.

– …Немецкая овчарка? Занятно.

– И я еще слабо выразился. И возможно, ошибся вопределении породы…

– Афганская сторожевая?

– Может быть.

– Русская сторожевая?

– Может быть.

– Волкодав?

– Не исключено.

– Все это впечатляет, – процедила я. –Сколько лет знаю свою тетку, а с этой… м-м… кинологической стороной ее натурыне сталкивалась.

– Значит, босс – твоя тетка? – Не то чтобы этоизвестие повергло Тимура в шок, но он заметно посерел и почти слился по цвету сбрезентовым шлангом на пожарном щите.

– Ага. Говорят, что мы похожи.

Несколько секунд божество скользило глазами по моему липу(до сих пор так пристально на меня не смотрел ни один мужчина), потом глазаспустились ниже, прямо в объятия пиджака сомнительной фирмы и блузкисомнительного качества. Единственное, что еще может спасти мой имидж, –итальянские модельные туфли на запредельном каблуке, подарок мусика.Внеплановый подарок, нужно сказать. Он был вручен лапуле со скрежетом зубовным:если бы ноги мусика не опухали по весне, она ни за что не рассталась бы с этимпроизведением обувного искусства.

– Ни хрена не похожи, – вынесло вердикт божество,проигнорировав туфли.

– Не важно. Но я обязательно ей передам столь лестныевысказывания подчиненных. Думаю, она порадуется.

– Еще бы не порадуется. Будет счастлива без меры.

Произнеся эту фразу, Тимур надолго замолчал. Я тоже молчала,сосредоточившись на том, как бы не свалиться в обморок и не исторгнуть изорганизма все свои эротические затяжки, приправленные гарниром из скромногоакадемического завтрака: рогалик, подгоревший тост и два яйца всмятку. Большевсего мне хотелось, чтобы божество испарилось, исчезло, убралось куда подальшевместе с шикарными волосами и несбыточными трамвайными мечтаниями о русскойсторожевой. Ведь если сейчас я облажаюсь, то и на моих собственных, возникшихна пустом месте, мечтаниях о божестве придется поставить жирный крест. Еевырвало на ведущего сотрудника журнала – хорошо же начинается моя карьера впопсовом издании «Город и ночь», нечего сказать!..

Но Тимур и не думал отлипать от меня, напротив – принялсязапихивать в мое штормящее нутро новые и совершенно бесполезные сведения оконцепции журнала и о том, чту бы ему хотелось изменить в этой гребанойконцепции, и в оформлении, и в подаче материала, и в штатном расписании заодно.Дальний умысел божества был ясен до неприличия: реабилитироваться в глазахнежданной родственницы хозяйки, а заодно показать себя болеющим за делоспециалистом.

– Вообще-то я пошутила. Никакая я не племянница… –Саморазоблачение выглядело такой же нелепостью, как и предыдущее самозванство.Но иного способа остановить поток сознания Тимура я не видела.

– Не племянница? – тут же осекся он.

– И даже не седьмая вода на киселе.

– Тогда… Погоди, я сам угадаю. Ты – сестра еелюбовника.

– Вообще-то я была единственным ребенком в семье.

Двоюродная сестра ее любовника. – Воображение музыкальногообозревателя «Города и ночи» не отличалось особым разнообразием.

Тоже вряд ли. Девушка с улицы – так будет точнее. Тимурнаконец заткнулся и посмотрел на меня с видимым облегчением. И позволил себеулыбку – о, что это была за улыбка!.. Я бы смирилась и ссексистски-шовинистическим оскалом («все бабы дуры»), и с мимолетной теньюпрофессионального превосходства («все секретутки – безмозглые твари»), –но как мириться со сверкающим, ослепительным, в тридцать два зуба, проявлениемжалости?