Читать книгу "Улыбка смерти на устах - Анна и Сергей Литвиновы"

— Я из детективного агентства, я вам звонила, — пробормотала Римма.

Глаза врачихи смотрели испытующе, казалось, пробуравливали самый мозг.

— Проходите.

В кабинете располагались удобнейшая психотерапевтическая кушетка, покрытая искусно состаренной кожей, а также пара нормальных кресел вокруг антикварного — похоже, ломберного — столика. На нем стояла резная скульптура черного дерева, изображавшая Приапа с бесстыдно выпяченными достоинствами. Пара картин в золоченых рамах также демонстрировала обнаженную натуру, но женскую — нечто из восемнадцатого века в стиле классицизма: Венеры, нимфы, все такое. «Что-то слишком они тут повернуты на сексе», — подумалось Римме.

У зашторенного окна стоял, правда, строгий письменный стол, вокруг которого помещался в приличествующих скромных рамочках табунчик дипломов.

Гранд-дама пригласила садиться к ломберному столику с Приапом.

— Я по поводу вашего пациента, Игоря Николаевича Порецкого, — бросила Римма. — Вы знаете, что он покончил с собой?

— Согласно этическим нормам, — глубоким и спокойным голосом заявила психиатриня, — я не имею права обсуждать даже тот факт, являлся или нет данный гражданин моим пациентом.

Римма ожидала чего-то подобного.

— Судебно-медицинская и судебно-химическая экспертизы показали, что Порецкий был отравлен психотропными препаратами. А рецепты на эти препараты выписывали вы. И, замечу, они, с вашей подписью и личной печатью, в деле имеются.

— Возможно, — глубокомысленно проговорила докторша, и повисла пауза.

Дама явно не собиралась оправдываться. Сидела и посматривала довольно свысока: что дальше последует? Какие еще козыри приберегла посетительница?

— Как вы думаете, — елейным голоском продолжила Римма, — как отреагируют медицинское сообщество и надзорные органы, если мы предадим огласке факт, что именно вы выдали рецепт на антидепрессанты, с помощью которых впоследствии покончил с собой (или был убит) ваш пациент?

В ответ на столь недвусмысленный шантаж психиатриня лишь тонко усмехнулась.

— Как давно (как вы говорите, мною) выписывались эти самые рецепты?

— Около двух лет назад, — не стала лукавить Римма.

— Ну, тогда они попросту недействительны. И тот фармацевт или провизор, что сейчас выдал по ним препараты, совершил должностное упущение.

— А если таблетки купили тогда, два года назад? И с тех пор они лежали в личной аптечке покойного? Ждали, так сказать, своего часа?

На этот выпад докторица лишь снисходительно улыбнулась.

Девушка-детектив попробовала сбавить тон:

— Вы дали заключение, оно есть в деле, что Порецкий страдал депрессией, так?

— Ладно, — тонко улыбнулась профессорша, — я пойду вам навстречу, но отнюдь не из-за вашей неловкой попытки угрожать мне. Она не засчитана. Никакое, как вы говорите, обнародование вами информации моей репутации не повредит. Ни по профессиональным, ни по человеческим, ни по божеским законам ни малейшей ответственности за гибель гражданина Порецкого я не несу. — Голос дамы звучал убежденно. — Даже если вы свяжете мои давние рецепты с его сегодняшней гибелью и начнете об этом орать — хоть на площади, хоть в фейсбуках и телеграмах, — ни мне лично, ни моей репутации, ни нашей клинике это не повредит. Поверьте, ваши угрозы звучат просто смехотворно. Однако вы совершенно правы: да, я дала заключение по запросу расследовательского комитета. Я написала в нем, что Порецкий наблюдался у меня два года назад по случаю большой депрессии. Что с ним происходило позднее, я не знаю и ведать не могу, потому что последний его визит ко мне состоялся, если я не ошибаюсь, осенью позапрошлого года. Утверждать, что конкретно случилось с моим бывшим пациентом, имел ли место суицид и если да, был ли он следствием нового витка большой депрессии, которую, возможно, и сам пациент, и те врачи, которые его в настоящее время пользовали, не заметили, я не могу. Повторюсь: последний раз я видела Порецкого почти два года назад.

— Депрессия могла к нему возвратиться?

— Подобное случается. И нередко. Да, два года назад я отметила в состоянии больного значительное улучшение, стойкую ремиссию. После этого Порецкий с моего горизонта исчез и более не появлялся. Скажите, он оставил предсмертную записку?

— С запиской все было бы гораздо проще.

— Возможно, да, но, может, и нет… Вы знаете, для суицидников характерна бывает терминальная стадия — человек готовится к уходу: завершает все дела, закрывает счета, встречается напоследок с самыми дорогими или важными людьми. Для погибшего в последние его дни это было характерным?

— Не знаю. Не уверена. Насколько я понимаю, нет.

— А как он вообще проводил время, непосредственно предшествующее гибели? Ходил ли на работу? С кем-то встречался?

— Насколько я знаю, в самый последний день Порецкий был в офисе. — Психиатриня слушала внимательно, чутко, слегка наклонив голову. — И еще, говорят, у него на той неделе состоялось знакомство интимного характера. А в день смерти он приобрел шесть бутылок французского шампанского, пришел домой, приготовил блюдо, которое считал деликатесом. А затем выпил полторы бутылки «Периньона», закусил антидепрессантами и лег в ванную — умирать. Такова официальная версия.

— Противоречивая картина, — раздумчиво заметила дама. — Шампанское, вкусная еда. Интимное знакомство… С клинической депрессией не слишком согласуется.

— Может быть, хотел побаловать себя перед уходом?

— Для человека, страдающего большой депрессией, само слово «побаловать себя» нехарактерно. Вы, вообще, знаете, что означает «депрессия»?

— Давление какое-то, — предположила Римма. — От слова «пресс».

— Депрессия — это безрадостность. Ангедония. Неспособность получать удовольствие. А тут — интимное знакомство, французское шампанское, вкусная еда… С другой стороны, да, клиническая депрессия повышает вероятность суицида, но подтолкнуть человека к самоубийству может множество иных причин: проблемы на работе, непонимание в семье, одиночество, неизлечимое заболевание и прочая, прочая.

— Возможно, каким-то неизлечимым заболеванием Порецкий как раз страдал, — заметила Римма.

— Да? Откуда у вас такие сведения?

— Его однокашник сказал, со слов погибшего. А вы, Любовь Михайловна, его к другим врачам, общей практики, посылали? Они ему какого-то тяжелого соматического диагноза не ставили?

— Повторюсь: я не наблюдала больного почти два года. Тогда, насколько я помню, я убеждала его пройти обследование на предмет соматических заболеваний — но не знаю, последовал ли он моему совету.

В начале разговора Римма отнеслась к Бобылевой с предубеждением. Однако уверенная и спокойная манера психиатрини подкупала. Хотелось не состязаться с ней, а поразмышлять совместно, посоветоваться.