Читать книгу "Танцующая пустоту - Елена Безызвестных"

Диван возликовал, расслабился и заскрипел.

Глава четырнадцатая

В городе ветер

Ветер – дыхание города. Москва соткана из голосов, которые разбрасывает и приносит ветер. Из-за непривычного окружения, из-за солнечного света – кажется, свет прожигает в одежде дыры – чувства обостряются. Голоса кружат, окружают, одолевают.

«Будь моей… Будь моей душой, – шепчет кто-то с настойчивостью сумасшедшего. Может быть, город. – Будь моей, вместе мы сможем так много. Ты можешь многое, когда ты в Москве. Для размышлений существуют другие города. В Москву приезжают для дел». Люся часто слышит сумасшедший шёпот в листьях, и в крышах, и под шляпами прохожих, и в мыслях.

Люся знакомится с городом постепенно, приручает, постепенно делает его близким, своим, родным. Она бродит по улицам, и мир меняется вокруг неё. За две недели Люся так сдружилась с городом, что светофоры, почти не сговариваясь, устраивают ей «зелёную волну», и она идёт, пересекает беспрепятственно улицы и улыбается каждому встречному. Выглядит она почти как земная девушка – есть, конечно, в ней что-то неуловимо чужое, резкие движения, пронзающий взгляд.

– Я здесь! – услышала Люся голос с крыши. Мальчишка показался там на миг – раскачивался на краю, бесстрашный, и сверкнули полоски на кроссовках, совсем как у Люси, только жёлтого цвета.

«Я люблю тебя, душа метро. Уже сто двадцать лет как люблю!» – вспомнила Люся. И улыбнулась.

Здорово, интересно. А главное – совершенно непонятно людям.

«Я люблю тебя!»

А человек такой: «А точно всегда будешь?»

«Уже сто двадцать лет».

А человек: «А кто твоя бывшая?»

Нет, Люся другого племени. Она не может любить, как любят люди. Её любовь – иная, свободная. И не любовь вовсе, если подумать. Так – ветерок подул.

– Вот видишь, город не упокоен, – сказал мальчишка. Он проявлялся на мгновение, покачивался, исчезал. – В нём слишком много ушедшей эпохи. Много призраков.

Люся увидела – высотки, белые статуи с решительными лицами, звёзды. Она кивнула. И правда, город не упокоен, в нём времена наслаиваются, и что-то отзывается внутри, больно и торжественно. Москва – много в этом звуке, слишком много. Иногда ей кажется, мальчишка улыбается где-то рядом, сквозь ночь, он наблюдает за Люсей, невидимый, лёгкий и непритязательный – ветер, но мудрый такой…

И тотчас солнце, словно бы желая наказать за предательство, кольнуло в руке, шевельнулось в вене. Капля густого солнечного света выступила на коже.

Мальчишка показался ещё на мгновение, сморщился… Или почудилось? Он был чем-то недоволен.

Капля солнца растеклась, упала на пол и растаяла. Люся уже и забыла про «побочный эффект» наземного мира. Солнце стало пробиваться сквозь кожу. «Я ранена», – подумала Люся. Струйка била, унося жизнь.

Спокойствие. Не нужно волноваться.

– Я подую, и ранка заживёт, – прозвучал вкрадчивый голос Духа Города.

Люся подняла голову… Никого. Только прохладный ветер обдувал руку, истекающую солнцем. Приятно. Люся поняла, сейчас заживёт. И ранка затянулась, впитывая ядовитый солнечный свет… Спасибо, Дух Города. «Window, wind of change», – послышалось Люсе. Она прислушалось. Разговаривали два человека, девушка и парень. Причём Люся сразу поняла: парень выпендривается. Ну, показывает себя, понравиться хочет.

– По-английски «ветер» и «окно» звучат похоже, они однокоренные, – говорил парень. – Потому что там у них в окна всегда задувает ветер. Window произошло от wind… А у нас окно произошло от слова «око». Мы всё глядим и глядим в окна на улицу, кто идёт, что творится, и конца этому не будет. Такие мы, русские, любопытные. Знаешь, фразу о том, что глаза – зеркало души? На самом деле это звучит так: око – это окно души. Логично, правда? Посмотри мне в глаза. В очи, да? Видишь мою душу?

«Фи-ло-лог». – Люся поймала слово на лету. Так все называли парня.

Он и его подружка говорили долго, но ветер, холодный вольный ветер-wind разметал их разговор…

Глава пятнадцатая

Метрополитен скучает

Вадим выходит на Площадь трёх вокзалов. Сила утекает… Город дышит. «Если хочешь остаться, дыши с ним в такт, – думает он, – тогда не задохнёшься». Глядит, как темнеет синий, дымкой занавешенный вечер и зажигаются огни. Его лицо уже не узнать в темноте, и ему кажется, он растворился в сумерках, потерял себя и потому можно начинать петь. Некуда торопиться: Вадим будет перебирать струны, расслабляться, пока песня не начнётся сама. Прежде нечего её тревожить, пусть его песня спит в колыбели грёз; он сочинял на ходу, и об этом почти никто не знал – и получалось всегда так, будто сотни солнечных зайчиков вырвались из зеркал и попрыгали по бульвару, такая жизнелюбивая выходила у Вадима песня!

Всё пошло не так. Пальцы не попадали по струнам. Вадим отправился домой – без настроения играть не мог. Да, такое с ним впервые… Вадим в расстройстве. Чего-то не хватало. Не в Вадиме. В Москве. Где-то в глубине, в метро… Самые чуткие пассажиры заметили это, только не могли объяснить. Из метро ушла свободная душа.

Без Люси метрополитен скучал. Он не понимал, чего ему не хватает – так же холодел мрамор, незаметно для людских чувств вздрагивал от прикосновений красивых девушек, так же летел тоннель, вспыхивал светофорами. Поезда набирали ход и не ошиблись ни на одно мгновение. Метро разноцветным спрутом собралось захватывать новые территории, и где-то наверху постановили – двенадцать станций в год. Таинственные жрецы посвящали каждую станцию какой-нибудь звезде в небе, и поезда проносились кометами, разрезали лучами фар сырую, вязкую тьму.

Так строился город Вавилон и другие древние города. Правители сплетали кольца-города так весело и бездумно, как девчонка плетёт фенечки, желая нравиться мальчикам. Быть может, так строилась и Москва.

Что-то неуловимо изменилось. Последовал ряд необъяснимых увольнений; уходили самые преданные машинисты – им казалось, что они устали, и уныло бормотали что-то про зарплату. Уходили работники путей, но лишь те – не странно ли? – кто по-настоящему любил свою работу. Наступил момент, когда поезда казались тесными клетками, ежедневной каторгой. Из метро ушла муза метро, ушла его душа. Люся не знала своей роли, и никто не знал роли странного порождения Подземки, девочки-из-метро, умевшей танцевать Пустоту.

Юра впал в депрессию и пил какие-то таблетки. Его одолевали смутные мысли, лишние, не по плану. Юра злился, что не может упорядочить себя. Он казался спокойным… И всё же впервые жаловался на свою профессию. «Я мог бы стать дизайнером, – думал Юра, – или инженером. Рисовал неплохо, хвалили! А я выполняю самую однообразную работу в мире. Моя жизнь чёрно-белая – свет станций и тьма туннеля. Как глупо!»

Однажды Юра не сумел пройти медосмотр с утра – давление. Его отправили домой, за него вышел товарищ, и Юра был даже рад. Он лежал дома на диване в приглушённом свете ночника, и то ли дремал, то ли думал о чём-то. И пред закрытыми веками возникло Люсино лицо с сияющими зелёными глазами… Юра вздрогнул. Видение исчезло. Девочка-призрак… Она была взаправду. Но только… Из чего она? Ведь должна же она из чего-то состоять. «Она женщина или просто… Муляж?»