Читать книгу "Мастер войны : Маэстро Карл. Мастер войны. Хозяйка Судьба - Макс Мах"

«Последняя дорога».

Что ж, возможно, что и так. Последняя. Его это уже не пугало.

«Залитая кровью и слезами…»

А если и так?!

Анна была достижима именно потому, что находилась в кабале. Это было древнее проклятие всех, кого боги наделили своим волшебным Даром. Первый мужчина или первая женщина несущего Дар обретали над ним огромную власть. Правда, только в одном-единственном случае: если тоже обладали Даром, притом не Даром вообще, а тем же самым. На самом деле, именно поэтому волшебники и волшебницы, которые о силе первого соития были осведомлены, опасались себе подобных, во всяком случае до тех пор, пока не потеряют девственность. К несчастью, Анне не повезло. Она была крестьянской дочерью и тайн магического искусства знать, естественно, не могла. Ян нашел ее раньше, чем кто-либо другой, и своего шанса не упустил. Его собственный Дар был сродствен Дару Анны, но исчезающе мал, однако силы – обыкновенной мужской мощи, чтобы изнасиловать девчонку, еще не вполне владеющую своим Даром, ему хватило с лихвой. И в Сдом, в семью Кузнецов он пришел не один, а с Анной, и этого оказалось вполне достаточно, чтобы не только быть принятым в Братья, но и, несмотря на молодость и вздорный нрав, занять в клане выдающееся положение. Все так и случилось, и никто, казалось, уже не мог ему помешать, ни Игнатий, прямо скажем, его не любивший, но вынужденный считаться с мнением других Братьев, ни Виктория, которая была бессильна разорвать возникшие между Яном и Анной узы, ни тем более сама Анна.

Однако Ян не знал – он вообще много чего не знал, этот самоуверенный, но глуповатый Ян – что способ уничтожить его власть над волшебницей все-таки существует. Впрочем, начиная игру, Карл тоже не знал всех подробностей, зато ему был известен тот, кто мог помочь эти тайны узнать. А еще Карл мог заплатить за запретное знание такую цену, которую вряд ли был способен предложить кто-нибудь другой. Игнатий его предложения не оценить просто не мог и, разумеется, принял, хотя – видят боги – старика корежили (особенно поначалу) те же чувства, что пытались проникнуть сейчас в холодное, как мертвый камень, сердце Карла. Великому Мастеру Кузнецов было наплевать на Яна, но Анну он любил, как дочь или внучку, однако желание увидеть Высокое Небо оказалось все-таки сильнее. И все случилось именно так, как задолго до этого нарисовал в своем воображении Карл, потому что «силой взятое – кровью и силой может быть отнято другим».

3

«Нет!»

Это не было словом. И даже мыслью это «НЕТ», скорее всего, тоже не являлось. Это было чувство или, скорее даже, ощущение, сродни ощущению жизни. Так человек или животное, любая живая тварь всегда знает, что все еще длит свое существование, даже тогда, когда, казалось бы, уже вовсе себя потеряла. И еще, это было отрицание, неприятие, полное и безоговорочное отторжение. Чувство невозможности того, что по всем признакам должно было являться и, возможно, являлось реальностью, истиной, правдой. А чувство гнева пришло позже, потом, вслед за самым первым, и потому самым искренним откликом души. И уже тогда чувство реальности отвергло увиденное и пережитое, как нечто фальшивое и нечистое, напрочь разрушающее гармонию правды. И сила этого гнева, этого отторжения, была такой, что мир, в котором существовал Карл, и сам Карл Ругер, как личность, творящая этот мир, взорвались огнем и болью. И все кончилось.

Глава четвертая

Зеркало Дня

1

Все кончилось. Карл снова был в зале Врат. Стоял, тяжело дыша и все еще содрогаясь от волн нестерпимой боли, прокатившихся мгновения назад через его тело и душу, а из резной каменной рамы, оттуда, где жизнь назад неслись сквозь великую Тьму Кости Судьбы, как и прежде слепо глядела на него глухая, тщательно отшлифованная стена.

«Ничего».

Ему потребовалось несколько долгих мгновений, чтобы осознать, что испытание закончилось, но воспоминания о непрожитой жизни отпустили не сразу. Да и, отпустив, отступив в тень, не покинули вовсе, оставшись с ним, в его душе и сердце уже, по-видимому, навсегда. Впрочем, сейчас Карл находился в таком состоянии, что не смог бы даже с уверенностью сказать, какая из двух версий его жизни была истинной, а какая ложной. Изощренная ловушка, поджидавшая в Зеркале Ночи, была, что и говорить, из тех, что так просто свою жертву не отпускают. Если отпускают вообще. И Карл понимал – не умом, так сердцем – ощущал, знал, был уверен, насколько в таком деле вообще можно было быть в чем-то уверенным, что окажись он хоть немного другим, из этого «зеркала» ему не вернуться. Возможно, тем не менее, что плоть его и сохранила бы привычный облик, но, в любом случае, это был бы уже совсем другой человек, притом такой, каким Карлу, прожившему жизнь так, как он прожил ее на самом деле, быть совсем не хотелось.

С тихим стоном, прорвавшимся сквозь плотно стиснутые, запекшиеся от внутреннего жара губы, он опустился на мозаичный пол и, совершив нешуточное физическое усилие, развернулся так, чтобы опереться спиной о стену. У него не было сил даже на то, чтобы просто сидеть. Он был опустошен и обессилен, а лицо его, как оказалось, было мокрым от пота и слез. Карл поднял руку и провел ею по лицу. Обычно твердая и сильная рука предательски дрожала, хотя и слезы, и такая очевидная физическая немощь были ему раньше едва ли знакомы. Но воспоминание об исковерканной и извращенной жизни и сама эта жизнь, какой предстала она перед Карлом в Зеркале Ночи, оказались тяжелым испытанием даже для его стойкого сердца, а тело… Что ж тело всего лишь платило обычную цену за все, что случилось принять душе. Возможно также, что тяжесть охвативших его переживаний была неразрывно связана с тем, что душа Карла и неотделимое от нее, не ведающее границ и пределов, воображение легко восполнили пробелы в картинах, виденных им там, в темном зазеркалье магического «окна». Они дополнили неполное до целого и создали в конце концов живой и непротиворечивый образ иного, такого узнаваемого и такого отвратительно чужого Карла. Ведь тот непохожий на самого себя Карл Ругер – и это было самым страшным открытием – настолько же реален, насколько таковым он ощущал себя здесь и сейчас, в гулком многовековом запустении зала Врат. Все дело в том, что два эти Карла имели не только одни и те же внешние черты, они и внутренне являлись одним и тем же человеком со всеми достоинствами и недостатками. А в том, какие именно из этих черт стали главными, доминирующими, было слишком много случайного, чтобы сказать с определенностью, какая из двух прожитых Карлом жизней была неизбежным порождением его судьбы.

«Неопределенность, – подумал он с тоской. – Случайность и неопределенность. Так что же, тогда, есть человеческая судьба?»

Однако и то правда, что увиденное, а вернее, прожитое им там, за гранью реального, уже успевшего состояться для него мира, не было ни ужасным миражом, ни страшным бредовым сном, вроде того, что привелось ему увидеть много лет назад в Высоких горах. Хочешь не хочешь, а приходилось признать, что это был особый род реальности. Потому что в этом Зеркале, как, впрочем, и в Зеркале Дня, Карл не только жил своей особой человеческой жизнью, но и узнавал множество неизвестных ему ранее вещей. И если и это не обман – а он чувствовал, что так оно и есть – то существование в зазеркалье оказывалось таким же реальным, как и та жизнь, которую человек проживает «под луной и солнцем».