Читать книгу "Джон Леннон - Альберт Голдман"

Джон угрюмо улегся на кровать, обняв Иоко, лежавшую на боку. Расселлу это не понравилось, и он заставил Джона лечь сверху – такое положение ему пришлось сохранять в течение получаса, пока режиссер советовался с Иоко относительно выбора угла съемки. А тем временем еще один фотограф, Аллен Танненбаум, кружил вокруг, без устали щелкая затвором своего фотоаппарата. Из транзисторного радиоприемника, стоявшего возле кровати, помимо других песен, раздавались до боли знакомые «Woman»229 и «Starting Over».

После ужина – в девять часов вечера – из громкоговорителей полились громкие звуки «Kiss, Kiss, Kiss», под которые Джон в течение получаса изображал половой акт с Йоко. Во время перерывов Джерри Гэрон, слуга Сэма Хавадтоя, подносил к лицу Йоко зеркало, а Тоси вытирал у нее со лба пот, используя для этого смоченные в ледяной воде салфетки. Еще один член съемочной группы стоял неподалеку и держал в руках сосуд с курящимися благовониями. Наконец пришло время, когда оставалось отснять лишь несколько крупных планов Йоко, имитировавшей оргазм, синхронизируя губами слова из песни, завершавшиеся эротическим криком на японском языке: «Моте! Моте! Моте! (Еще! Еще! Еще! – А. Г.)».

Глава 72

Ты убит!

Вернувшись на Гавайи, Марк Чепмэн показал Глории револьвер и даже настоял на том, чтобы она взвела курок. Тем самым он хотел показать ей, что вполне мог лишить Джона Леннона жизни. Он настаивал на том, что вся эта история была дурным сном и что он никогда не решился бы на убийство, даже если бы ему представилась такая возможность. Три последующие недели он провел перед экраном телевизора. За это время у него было два видения, которые он принял за божественные послания. Проходя мимо таблички с Десятью заповедями, висевшей у него на стене, он неожиданно увидел словно бросившуюся ему в глаза заповедь: «Не убий!» А в другой раз, когда он смотрел по телевизору мультики, та же фраза внезапно появилась на экране.

В конце ноября Марк заявил Глории, что ему пришло время повзрослеть. Он был женатым мужчиной, и ему следовало содержать семью. Но для этого ему требовалось какое-то время побыть одному и все хорошенько обдумать. Поэтому он решил вернуться в Нью-Йорк. Ей не следовало волноваться. Револьвер вместе с патронами он выбросил в океан.

Одновременно с этим он договорился о встрече с психологом из клиники Вайкики Каунсилинг, где лежал после попытки самоубийства. Но на прием он не пошел, а вместо этого в пятницу 5 декабря покинул Гавайи и во второй половине дня в субботу уже был в Нью-Йорке. Сняв комнату в общежитии YMCA на 63-й стрит, между Бродвеем и Центральным парком, он прошелся возле расположенной неподалеку Дакоты, а затем уехал из города. Водитель такси по имени Марк Снайдер подобрал Чепмэна тем йечером на перекрестке Восьмой авеню и 55-й стрит.

Снайдер вспомнил, что у Чепмэна была тяжелая сумка и что сам он казался «сильно возбужденным». Чепмэн предложил водителю пять долларов и немного кокаина, если тот согласится сделать пару коротких остановок. Сначала он попросил отвезти его к Сенчури, многоквартирному дому в стиле «арт деко», расположенному возле Центрального парка, чья боковая дверь выходит как раз на общежитие YMCA на 63-й стрит. Пять минут спустя он вернулся к машине и поехал на другой конец города, к пересечению 65-й стрит и Второй авеню.

На этот раз Чепмэн отсутствовал не больше двух минут, а когда вернулся, не мог сдержать эмоций: «Я должен тебе об этом рассказать. Я только что привез пленки с записью альбома Джона Леннона и Пола Маккартни, который был записан сегодня. Я работаю звукоинженером и своими ушами слышал, как они играли вместе три часа подряд». Водитель запомнил, что Чепмэн начал «трясти головой, точно безумный, улыбаясь, словно думал о чем-то таком, что заставляло его летать в открытом космосе». К этому времени они подъехали к месту последней остановки – перекрестку Бликер-стрит и Шестой авеню, где располагалось большое число известных магазинов, торговавших пластинками. И в этот момент на Чепмэна накатил «приступ завистливой злобы против тех, кто добился успеха, как, к примеру, рок-звезды».

В то время как Чепмэн бушевал гневом против рок-музыкантов, предмет его ненависти тоже был охвачен приступом ярости. Марии Хеа, присутствовавшая при этой сцене, заявила, что никогда в жизни не видела Джона в таком состоянии. А из себя его вывели дети. «Шон и моя дочка никак не могли решить, где им ложиться спать, – объяснила Марти. -И он в конце концов не выдержал. Он схватил Шона и швырнул его в кровать! Затем подхватил мою дочь – и бросил ее мне на руки! Он кричал, вопил и ругался. И тогда я сказала: „Да пошел ты! Я ухожу!“ Да, дети устали, они хныкали, плохо себя вели, но это были дети! Маленькие дети! А Джон не мог этого вынести. Он пробыл с ними один в течение часа, ну, может быть, полутора часов. Больше вынести он был не в силах. А Иоко была в студии, она и слышать об этом ничего не желала. Поэтому она послала Хелен, которая застала Шона в слезах – в таком состоянии Джон был способен напугать кого угодно! Хелен потом рассказала, что дела были так плохи, что ей пришлось забрать Шона и увезти его к своей дочери».

В тот вечер Джон и Йоко давали длинное и скучное интервью журналисту из Би-би-си Энди Пебблсу. Отвечая на бесконечные вопросы, Джону пришлось подробно рассказывать о своей карьере, связанной со звукозаписью, но после того, как шпаргалки Пебблса были отложены в сторону, Леннон откровенно заговорил о той жизни, которую вел сейчас. И тогда Пебблс задал ему последний вопрос: «А как вы... относитесь к вопросу обеспечения собственной безопасности?»

В ответ Джон объяснил, почему убить его легко: «(Иоко) сказала мне: „Да, ты можешь выйти на улицу“... Но я был очень напряжен, будто все время ждал, что кто-то или что-то набросится на меня. Мне понадобилось два года, чтобы расслабиться. А теперь я могу выйти из этой двери и зайти в ресторан. Если бы ты только знал, как это здорово!»

На следующий день, в воскресенье 7 декабря, примерно в половине одиннадцатого утра Марк Дэвид Чепмэн стоял на улице перед Дакотой, ожидая, когда Джон Леннон выйдет из дверей. Чепмэн не находил себе места. Поэтому, угостив портье чашкой кофе, он отправился обедать и больше не вернулся. Во второй половине дня он покинул общежитие YMCA и снял на семь дней номер в отеле «Шератон-центр» на Седьмой авеню. Здесь он разложил одежду по ящикам, достал Библию, паспорт и кассеты с записями «Битлз» и Тодда Рундгрина. Он поужинал в ресторане отеля, а затем, как герой романа «Над пропастью во ржи», пригласил к себе в номер проститутку.

По отношению к женщине Чепмэн вел себя так же, как это делал Холден Кофилд. Он завел с ней беседу, сделал ей массаж и попросил сделать массаж себе, а затем в три часа утра проводил до лифта, так и не вступив в половой контакт. В понедельник утром Чепмэн проснулся примерно в одиннадцать и оделся потеплее. Перед тем как выйти из номера, он разложил на столе свои «сокровища»: фотографию Дороти из «Волшебника из страны Оз», пленку Тодда Рундгрина, Новый Завет (на первой странице он сделал надпись «Холден Кофилд», а к заголовку «Gospel According to John»230 приписал фамилию «Леннон»), просроченный паспорт, рекомендательное письмо от одного из руководителей YMCA и собственные фотографии, сделанные, когда он работал в молодежном лагере в Форт Чаффи. После этого он спустился вниз и купил экземпляр книги «Над пропастью во ржи», на титульном листе которой нацарапал фразу: «Это мое заявление». (Сначала он задумал, что после убийства будет молчать и заставит выступать от своего имени роман Сэлинджера.) Затем он отправился к Дакоте, держа в руках книгу в красной мягкой обложке и купленную накануне пластинку «Double Fantasy». Подойдя к подъезду, он поинтересовался у портье, не появлялся ли Джон Леннон. Потом пригласил пообедать Джуд Стайн и еще одну женщину – фанаток Леннона, которые постоянно торчали у ворот. Зайдя в «Дакота Коффи Шоп», он заказал себе гамбургер и два пива и принялся рассказывать о перелете в Токио и о кругосветном путешествии.