Читать книгу "Мираж черной пустыни - Барбара Вуд"

Она начала свои поиски около озера Виктория, где посетила племя луо. Она изучала их, делала зарисовки — за работой, на рынке, возле костров — и обнаружила, что большая часть мужчин носят широкие брюки или шорты, а женщины — канги. После этого она поехала к племенам масаи и самбуру, где увидела на женщинах и мужчинах обыкновенные красные накидки шуки — либо завязанные на плече, либо обернутые вокруг тела под мышками. Женщины племен камба и таита также носили канги, иногда даже поверх европейского платья или блузки, а зачастую и на голове в качестве шарфов. В этой одежде преобладал красный цвет; коричневый также пользовался большой популярностью, особенно у тех, кто до сих пор носил набедренные повязки и накидки из мягкой кожи. Здесь, на побережье, где чувствовалось сильное влияние арабской культуры, мусульманки, с головы до ног укутанные в одежду, так что видны были только глаза, носили исключительно черное, а индианки — яркие сари, привезенные из Индии. Сара объездила Кению вдоль и поперек, ее альбом был полон зарисовок, а ожидаемое вдохновение к ней так и не пришло.

Ей было жаль, что Дебора не смогла поехать вместе с ней. Они бы превратили эту поездку в настоящий праздник и хорошо отдохнули, путешествуя по глубинке. Для Деборы, которая через несколько недель уезжала в Америку, это стало бы отличными проводами, к тому же она бы помогала ей советами и выслушивала ее идеи.

Но в охотничьем домике «Килима Симба» в честь нее устроили прощальную вечеринку, и Дебора вынуждена была поехать туда. Поэтому она уехала с Терри Дональдом, а Сара отправилась к мистеру Мваи выпрашивать у него машину: тот вошел в ее положение и любезно согласился одолжить автомобиль.

Двухнедельный срок истекал: машину нужно было возвращать владельцу. Сара много где побывала и много чего увидела, но ничего интересного не нашла: единственное, чем она располагала на данный момент, — это сотня безликих рисунков.

Она сидела на скамейке, «смотрящей» на прибрежный белый песок и зеленоватые коралловые рифы, в тени пальмы, и наблюдала за группой европейцев, изучающих территорию вокруг древней разрушающейся мечети.

Туристы, которых заверили в стабильности кенийского правительства и убедили в том, что больше никаких революций не предвидится, начали вновь приезжать в Кению. Новые отели появлялись как в Найроби, так и здесь, на побережье; в джунглях, как грибы, вырастали роскошные охотничьи домики; по кенийским дорогам сновали микроавтобусы, преследующие животных и останавливающиеся в деревнях для фотографирования. Туристы даже стали заезжать в Найэри; однажды Сара стала свидетельницей того, как несколько американцев пытались сфотографировать Маму Вачеру возле ее хижины.

Наблюдая за туристами, бродившими по заброшенному мусульманскому кладбищу в поисках входа в пустынную мечеть, Сара рассматривала их синтетические брюки, голубые джинсы и футболки. «Почему мы должны подражать кому-то? Почему мы хотим выглядеть как американцы? Почему мы им, а не они нам подражают?» — думала она.

Ей снова вспомнились молодые женщины Найроби, вчерашние выпускницы курсов секретарей, гордо шагавшие по улицам города небольшими стайками, уверенные в себе, смеющиеся, с заплетенными в тугие косички волосами, всем своим видом говорящие о том, что теперь они, так же как и их страна, свободны и независимы. Однако все они были одеты по-европейски.

«Когда-то законодателем мод был Париж, — сказала себе Сара, вставая со скамейки и продолжая свой путь. — Десять лет назад это была Англия. Сегодня это Америка. Когда же наконец настанет очередь Африки?»

Она впервые была на побережье, поэтому чувствовала себя здесь такой же туристкой, как и европейцы. Малинди не походил на остальную часть Кении. Город был очень древним, основанным португальцами много веков назад. Период его расцвета пришелся на правление султана Занзибара. «Малинди словно сошел со страниц сказки «Тысяча и одна ночь, — думала Сара, — с его стародавними арабскими базарами, куполами, узкими улочками и ручными тележками». Мужчины в длинных белых одеждах курили трубки и пили кофе из маленьких чашечек.

Женщины, закутанные в черные одежды, резко контрастировали с белыми стенами зданий. На пляжах пальмовые деревья гнулись под натиском ветра: их роскошные зеленые кроны уважительно кивали древнему городу. По воде, среди коралловых рифов, скользили живописные рыбацкие дау, чьи треугольники парусов белели на фоне ярко-голубого неба.

«Малинди красивый, полный мистики, завораживающий город», — думала Сара. Но он не был похож на Кению.

Шагая среди гибискусов, бугенвиллей и красного жасмина, через многолюдные угольный и рыбный рынки, мимо некогда роскошных вилл богачей прошлых лет, с альбомом в руке, Сара думала о племени туркана, с которым познакомилась на севере страны. Со своими бесценными верблюдами, которых они отказывались использовать в качестве вьючного скота — лишь исключительно в качестве молочного, со своими мужчинами в забавных шапочках, сделанных из глины и волос предков, со своей любовью к разукрашиванию тела, они казались Саре настолько чужими, что она решила, что они тоже не типичные представители Кении.

Когда она приехала в «Птичий сад», крупный орнитологический зоопарк, то увидела семью индусов, устроившей пикник на лужайке среди тамариска и огненных деревьев. На отце были надеты европейская рубашка, широкие брюки и тюрбан; на матери и бабушке — сари ярко-голубого и желтого цветов; дети были в простых платьях и шортах. «Очень может быть, — думала Сара, — что эти люди — потомки первых индусов-рабочих, которых более семидесяти лет назад привезли из Индии строить железную дорогу. Несомненно, эти три поколения индусов, наслаждающихся сейчас пикником на зеленой траве, родились и выросли в Кении. Но Сара, как, впрочем, и большая часть африканцев и белых, не считала индусов кенийцами.

Сара шла вперед. Она брела к пляжу, где ветер начал покрывать рябью бежевые дюны и бросать солнечные крапинки на зеленую воду. Ее раздражение сменилось унынием. «Неужели, — думала она, — среди всех племен и народов, населяющих эту страну, нет истинных, стопроцентных кенийцев? Даже ее собственное племя, кикую, забыло о своих традициях. Мужчины сменили шуки на брюки, женщины носили канги.

Где же тогда был этот кенийский стиль?

Она присела на невысокую, покрытую мхом, скамейку и стала наблюдать за рыбаками в длинных белых рубашках, вытаскивающими сети с дневным уловом. Она вдыхала соленый запах Индийского океана, слушала крики чаек, ощущала солнце на своих руках. «Кенийское солнце, — подумала она, — которое одинаково светит им всем».

Сара раскрыла альбом и просмотрела свои зарисовки: прыгающий воин из племени масаи, резчик по камню из племени кисии, пастух из племени самбуру, погоняющий своих подопечных. Сара зарисовала глаза мусульманских женщин, робко смотрящих поверх черных паранджей; изобразила счастливую невесту из племени тарака, на которой было надето не меньше двухсот поясов из раковин каури; набросала на странице женщин из племени покот, танцующих с обнаженной грудью и огромными кольцами в ушах. Сара даже нарисовала африканского бизнесмена, торопливо идущего по улице Найроби с портфелем в руке. Там был улыбающийся швейцар из открывшегося отеля «Хилтон». Наконец, она взглянула на последние зарисовки в своем альбоме: современных молодых женщин Найроби, одетых в псевдоамериканском стиле, столь дисгармонирующем с их величественными, замысловатыми африканскими прическами.