Читать книгу "Кавказская война - Ростислав Фадеев"

Известное дело, что чем народ развитее, тем значение центров суживается в политических сферах, хотя в самом обществе (или, говоря парламентским языком, в избирателях) все-таки остается главной силой — и наоборот. В Англии и Америке всего только две преобладающие политические партии — правая и левая; во Франции же, как и на всем материке, настоящая правая и настоящая левая, вместе взятые, образуют меньшинство, все же остальные представляют не цельное мнение, а лишь оттенок мнения, легко переливающийся в соседний оттенок, смотря по обстоятельствам и настроению, как обыкновенно бывает в бытовой жизни. Потому-то эти средние союзы нельзя назвать партиями в прямом значении слова; они — не более как группы людей, сближаемых не принципами, а настроением, связываемых и разделяемых текущими вопросами. Если бы, для опыта, вздумалось собрать сегодня русский Земский собор, то наша правая и наша левая выставили бы каждая, надо думать, по десятку человек; все же прочие не высказали бы никакого сборного мнения, а разве показали бы одно беспристрастие, готовность принять все хорошее из всяких рук. Расширение крайних партий на счет центров в политически развитых государствах (которых лишь два на свете) объясняется не только зрелостью, а следовательно, и большей определенностью личных мнений, но зрелостью самих партий, обдуманных, дисциплинированных, ограничивающих увлечения своих членов, заставляющих их подчиняться решению своего, партийного большинства. В каждой из двух больших английских и американских партий есть свои правая, левая и центр, но только в мнениях, а не в политических заявлениях, производящихся там, как в хорошо устроенной армии, по команде. Политически взрослый человек знает, что одиночные усилия не ведут ни к чему, что для получения прямодостижимого надо уметь жертвовать труднодостижимым, как бы оно ни было дорого сердцу. Кроме того, обе большие партии Англии и Америки устоялись на действительной почве — на почве высказывающихся общественных потребностей; они давно обрезали с обоих своих концов увлечения чисто теоретические, а потому между ними и людьми, озабоченными больше интересами дня, чем идеями, нет ощутительного промежутка; тем легче они втягивают в себя лиц всякого рода на счет центров. И, со всем тем, даже в таких государствах мнения скапливаются в две главные группы только на парламентском поле; в обществе же большинство остается все-таки в виде текучей середины, дающей перевес то той, то другой партии: развитие и благоустройство нации все-таки зависят от зрелости и сознательности этой середины, не срастающейся надолго ни с какой оконечностью. Свобода действий средних политических групп не означает отсутствия в людях установленного мнения, а только отсутствие увлечения и самомнения — отрицательное качество, необходимое для всякого практического дела. Она истекает не столько из склада ума, как из рассудительности и примирительного характера, отчасти из бесстрастия; в ней нет увлекающей силы, но весь устой заключается в ней одной. Оттого именно, кроме часов взрыва и реакций, почти все государственные люди выходят из средних партий.

Крайние мнения существуют везде и всегда по той же причине, по которой у всякой палки два конца; за ними дело никогда не станет, но благоустройство обществ и политическая их зрелость зависят исключительно от развития средних, можно сказать, нейтральных мнений, каким бы образом они ни выражались — заквашивая ли своим примирительным духом две преобладающие партии или же образуя между ними самостоятельный устой. Способность народа к правильной политической жизни измеряется преимущественно численностью, просвещением и связностью этих средних групп, заботящихся более о практике жизни, чем о теориях. Где им недостает одного из названных условий, там правильное развитие общества заменяется очередными потрясениями в ту и другую сторону. О численности их нечего заботиться: людей умеренного мнения и житейских практиков везде несравненно больше, чем несговорчивых, из которых набираются горячие партии. Но отсутствие связности между средними политическими группами гибельно: оно свалило Францию; отсутствие связности и просвещения в общественных центрах явно губит южноамериканские республики.

Перевес середины самого тела над крыльями составляет такое же условие правильного организма для общества, как и для птицы. Без крыльев народ не может двигаться, как Китай, но без средины он вовсе не может жить. Следует потому сказать с уверенностью, что там, где середина не подает признаков явной самостоятельной жизни, где она еще не сложилась, — там нет и крыльев, а то, что наивные люди принимают за крылья, есть не что иное, как веялки из накладных перьев, нечто вроде партий, складываемых между малолетними единомыслием нескольких журнальных сотрудников или салонное собрание немногих собеседников без последователей, как у нас. Рост крыльев, образование партии или партий на оконечностях без живого общественного тела, без ясно высказывающейся середины — возможны, но это — явление болезненное и скоропреходящее. Таким болезненным явлением было у нас распространение нигилизма в начале шестидесятых годов, хотя он был не партией, а только разливом полусознанной новизны.

Этот закон общественного развития поочередным движением с двух оконечностей, умеряемым и приноравливаемым к жизни серединой, есть закон всемирный и вечный, закон Древнего, как и Нового мира, — сознается ли он обществом или нет. Разница оказывается лишь в том, что в первом случае, при сознании, выдвигаются настоящие, устроенные партии; во втором — движение выражается одним напором мнения, бесформенным, но тем не менее приводящим к цели. Может случиться и при сознательности, что партии не смыкаются, не представляются глазам наружным образом, а действуют только силой и распространенностью мнения. Такое явление возможно лишь в стране, где общество не привыкло к самодеятельности и союзы частных людей для какой-либо общей цели необычны, но где в то же время правительство срощено с народом в одно органическое целое, где оно не имеет надобности отстаивать какие-либо личные свои интересы и где вследствие того укореняется убеждение, что созревшему мнению достаточно быть услышанным, чтобы перейти в жизнь. Иначе не из чего было бы хлопотать: турецким райям и негосподствующим австрийским народностям нет пользы доводить свои сердечные желания до сведения их повелителей — немецкого цезаря и мусульманского султана, вынужденных поддерживать старые порядки для собственного самосохранения.

При действии одного мнения, так же как и при явных партиях, в стране самодержавной (но такой, где власть органически соединена с народом), так же как и в странах конституционных, позыв к движению в ту или другую сторону всегда созревает в оконечных, теоретических мнениях, раньше, чем в самом теле общества, в его середине, но становится потребностью и явно заявляет о себе тогда лишь, когда принимается серединой, то есть силой, преобладающей в этой середине, взвесившей предварительно теорию партий со своей практикой. История всех развивающихся народов шла одним из этих путей. Она складывалась организованными партиями в республиках классического мира, в средневековой Италии и в англосаксонском племени и напором неорганизованного мнения во всех других странах Европы. Если б можно было забыть историю и судить о прошлом лишь по нынешнему состоянию народов, то и в таком случае эти черты их истекшей жизни обозначились бы явно: в обществах, давно знакомых с сомкнутыми партиями, эти партии слились в две главные, почти поглотившие центр, проявляющийся теперь в них самих, а не вне их; в прочих европейских странах партии дробятся чрезвычайно, и самостоятельные центры господствуют, хотя непрочно. Подводя нашу историю и наше современное общественное состояние под мерку, данную этим всеобщим законом, мы видим несомненно, что Россия принадлежит к числу государств, развивавшихся под напором мнения бесформенного, хотя всегда достигавшего своих целей; но нельзя не видеть и того, что в настоящую пору мы значительно отстали от других европейцев, как в определенности, и главное, в практичности своих мнений, так и в способах их выражения, не вследствие наших политических начал, но по неорганизованности самого общества. У нас не существует покуда не только партий, но даже явно обозначившихся сборных мнений. Можно думать, что настоящие партии у нас никогда не возникнут, а при дальнейшем развитии сложатся только определенные группы одномыслящих людей, — группы более сплоченные, как везде, на оконечностях, но более многочисленные в центре. Неосуществимость в России сомкнутых партий, действующих на народное развитие и на законодательство не мнением, а прямым, самодеятельным напором, — очевидна. Им нет у нас места, пока русский народ сохраняет свои основные исторические понятия, т. е. на неопределенно долгое время в будущем.