Читать книгу "Одиссей покидает Итаку - Василий Звягинцев"

Докурив, Дмитрий сказал, глядя в пространство перед собой: «Ничего, ребята, капитана Воронцова без хрена не съешь!» Если Наталья и остальные наблюдают сейчас за ним, пусть знают, что он, как всегда, в порядке.

Оружие он нашел даже быстрее, чем рассчитывал. На берегу заболоченного ручья, возле недавно прогоревшего кострища, где валялись пустые банки из-под тушенки, махорочные окурки и обрывки красноармейских книжек, он увидел брошенные винтовки. Три трехлинейки с примкнутыми штыками и СВТ без штыка. Понятное дело, ножевой штык от самозарядки такая вещь, что и дезертирам сгодится.

Но ориентируются ребята быстро, без естественной на его месте злости подумал Воронцов. «Когда страна быть прикажет героем», таковым становится далеко не «любой». И удивляться тут нечему. Если уж весьма высокопоставленные и проверенные люди оказывались отнюдь не на высоте в эти дни, чего уж ждать от рядовых, может, всего месяц назад призванных по мобилизации из мест, только второй год как ставших советскими.

Хорошо еще, если просто по домам двинули, когда представилась возможность, а то и в полицаи пойдут, если немцы здесь задержатся надолго.

Но зрелище брошенных винтовок все равно производило не то, чтобы неприятное, а слегка нереальное впечатление. Привыкшему к строгостям своего времени Воронцову бесхозное и доступное оружие все еще казалось такой же невозможной вещью, как, допустим, сторублевки, рассыпанные по улице Горького. При том, что прошлый раз он уже немного познакомился с реальностями войны.

Он поднял одну трехлинейку. Сжал в руках грубовато выстроганную, но удобную шейку приклада, ощутил исходящую от оружия надежность.

Да, конечно, много чего напридумывали люди для уничтожения себе подобных за следующие за данным моментом десятилетия, а все же… Если разобраться, так эти четыре килограмма дерева и стали, обработанные и скомпонованные определенным образом, куда эффективнее многомиллионной стоимости самонаводящихся ракет, лазерных устройств и прочих суперсложных изделий. В том смысле, что в конце XX века стоимость уничтожения одного вражеского солдата составляет более ста тысяч долларов (по иностранным источникам), а в те годы, когда капитан Мосин создавал свой шедевр, названная сумма никак не превышала полусотни золотых рублей. Остальное каждый может посчитать сам. Вот еще один довод против милитаризованного мышления.

За десятую долю денег, что Англия потратила в Фолклендском конфликте, можно просто купить не только острова, но и пол-Аргентины.

Усмехнувшись этим неожиданным здесь и сейчас мыслям, Воронцов выщелкнул на ладонь тяжелые — с медными, а не латунными, как в наше время, гильзами патроны, размахнувшись, забросил винтовку в ручей. За ней — остальные. Себе он оставил «СВТ». Пусть и охаяли ее авторы повестей и романов про войну, а все же при грамотном обращении, тем более летом — оружие вполне подходящее. Десятизарядная, автоматическая, с мощным боем. Хорошая вещь.

Забросив винтовку за плечо, Воронцов размеренным пехотным шагом двинулся дальше.

Тучи рассеялись, выглянуло солнце. Воронцов шел, посвистывая, и, поскольку делать было нечего, продолжал размышлять на общие темы.

Почему, например, ему совсем не страшно и даже спокойно на душе? Казалось бы, война, окружение, одиночество, угроза смерти — такой букет отрицательных факторов, а ему хоть бы что… Загадка психики, недомыслие, вера в своевременную помощь?

Не то. Суть, скорее всего, в том, что он не отсюда. Только для современника его время самое сложное. Со стороны страхи и трагедии прошлого выглядят иначе.

Нет слов, вторая мировая была ужасным бедствием. Но для кого? Для тех, кто не знал худшего. А как воспринимает ее он, проживший жизнь после Хиросимы, после вьетнамской и всех других войн? В которых людей убивали столь изощренно, с применением таких технических усовершенствований и достижений химии, физики, биологии и психологии, что ныне происходящая война способна вызвать даже ощущение несерьезности грозящих опасностей.

Самолет здесь оповещает о своем приближении характерным и издалека слышным гулом, скорость у него совсем игрушечная, пятьсот максимум, да и то для истребителей. А бомбардировщик ползет по небу так медленно, что можно перекурить, увидев его, дождаться, пока долетит, рассмотреть и посчитать сброшенные бомбы, прикинуть, куда они упадут, и лишь потом начинать прятаться.

Танк — тем более. Скорость около тридцати, обзора почти не имеет, пушка не стабилизирована, самонаведение снарядов — про такое здесь и не слышали.

Стрелковое оружие — простая, честная пуля, которая даже попав, чаще всего не убивает насмерть, не то что гидродинамические пули, оперенные иглы и прочая гадость.

А самое главное, сознание того, что если тебя нельзя увидеть в полевой цейссовский бинокль по открытой прямой директрисе — значит и вообще нельзя. Какие там фотографии со спутников ночью при свете твоей же горящей сигареты…

И еще — темп жизни и способ реагирования. У людей сороковых и восьмидесятых годов они настолько отличаются, что даже трудно сравнивать. Кто желает, может посмотреть таблицы спортивных рекордов или средние скорости движения автотранспорта. Еще в пятидесятые годы машины по улицам ездили километров по тридцать в час. Кто жил тогда — помнит, как катались на коньках, зацепившись крюком за идущую полуторку. Сейчас получится?

Неспешно жили люди и воевали также.

За день Воронцов отшагал не меньше двадцати километров и не встретил никого и ничего. Левее все время грохотали морские пушки укрепрайона, и означало это, что укрепрайон нормально держится. В таких условиях слишком зарываться гудериановские танкисты не будут, скоро остановятся, подождут подтягивания пехоты. Шансы на выход к своим тем самым повышаются. Найти хотя бы мотоцикл… А для этого придется выходить к дороге. Знать бы, где ее искать, глушь вокруг неимоверная.

По небу время от времени пролетали немецкие самолеты, на восток — четким строем, а обратно как придется, группами и в одиночку, значит, над фронтом им доставалось прилично.

Один раз он увидел и наши самолеты. Штук двадцать «Пе-2» низко пронеслись над лесом, а минут через пятнадцать они же вернулись, тесной стаей, крыло к крылу, до предела форсируя двигатели и отстреливаясь из всех стволов от преследующих «мессершмиттов». Насколько мог судить на глаз Воронцов, потерь теперь они не имели, и на скорости, почти не уступающей истребителям, могли благополучно долететь до своего аэродрома.

Он пожелал им всяческой удачи.

Ночь наступала медленно, словно нехотя. В десятом часу небо еще оставалось бледно-серым, однако в лесу тропа стала едва различимой. Ночевать на голой земле Воронцову не хотелось, и он продолжал идти, надеясь выйти на поляну со стожками сена, какие не раз встречались раньше.

А потом он увидел впереди свет. Едва уловимый, на пределе восприятия, свет костра.

Сойдя с тропы, маскируясь за деревьями, Воронцов с винтовкой наперевес, словно индеец Фенимора Купера, подобрался к огню вплотную, удачно миновав охранение, если оно вообще было выставлено.