Читать книгу "Да не судимы будете. Дневники и воспоминания члена политбюро ЦК КПСС - Петр Шелест"

Итак, я стал постоянным жителем Москвы. Вот этого я никогда не желал делать, но что ж, видно, так суждено.

1 июня. Находился на первом заседании Президиума Совмина: полное разочарование. Много беспредметных, лишних разговоров. Подготовка материалов слабая, половина представленных материалов откладывается. Все говорят, и «все все знают». Какая-то ложная и надуманная «демократия» в разговорах, а Косыгин почти единолично навязывает свое мнение, и по нему принимаются решения. Он тоже «все знает» и мало кого выслушивает. Министры, солидные, знающие свое дело люди, ведут себя как мальчишки на поручениях. Первое впечатление от этого «заседания» удручающее. Еще тяжелее становится от того, что в такой обстановке придется мне работать.

Утром в 8.30 из Киева позвонила мне Иринка. Очень расстроена подлостью: вокруг меня организована клевета, всякая гадость подняла голову. Надо Иринку успокоить — ей ведь тоже тяжело.

2 июня. Был в ЦК КПСС, встретился с Сусловым и Кириленко. Разговор был о работе — сказал им, что объем и обязанности в работе моей вроде бы окончательно уже определились. Я перед ними поставил вопрос: откуда идет организованная клевета и травля меня на Украине, много ненужных разговоров вокруг моего перемещения по работе? Я пока остаюсь членом политбюро, и ненужные разговоры вредят как мне лично, так и общему делу. Они разводили руками и не могли ничего сказать. Они-де ждали в Москве Щербицкого — могли бы с ним переговорить, выяснить, но он не появился. Зато тот получил полную «консультацию» от Брежнева, как плести вокруг меня интриги и разного рода сплетни и небылицы, чтобы унизить мой авторитет, прежде всего на Украине.

В тот же день я позвонил в Киев Щербицкому. Был довольно крутой и неприятный разговор — он его запомнил на всю жизнь.

Щербицкий сам по своей натуре трусливый и мнительный, и по отношению ко мне он самостоятельно не посмел бы распространять гадости. Это все делается при поддержке и с санкции, даже организации Брежнева. Это для меня становится все более и более ясным.

4 июня. Воскресенье, выходной. Иринка в Киеве, тоска. «Скомандовал» своим прикрепленным поехать на ВДНХ — там очень много народу, стоит неимоверная жара.

Посмотрел павильон космонавтики, очень интересный. Павильон медицины бедный, просто примитивный, надо кому-то подсказать, чтобы обратили внимание на этот вопрос. Во второй половине дня был на реке Москве, прошелся по реке на катере. А день все же чертовски длинный.

5 июня. Сегодня ровно два года, как умерла Дарья Петровна, мне очень жалко ее. Толковая, умная была женщина, она была мне вместо родной матери. Она бы в этот трудный и тяжкий час во многом помогла бы нам с Ириной. До сих пор Ирина в Киеве, кончает там дела. Ей там в этот день особенно тяжело.

Позвонил мне Андропов (КГБ), предложил на выбор две дачи — в Заречье и Калчуге. Остановился на Калчуге, хотя колчугинскую дачу и называют «замком привидений». Ну что ж, в моем положении привидения просто развлечения.

6 июня. Не успел уехать Никсон, как прилетел с огромной свитой в старческом возрасте вождь Югославии Тито. Все в угаре — приемы, обеды, переговоры, снова завтрак, проводы и встречи.

Имел разговор с А. Н. Косыгиным — он заметил мое моральное и душевное состояние и сам со мной заговорил: «Петр Ефимович, у тебя сейчас центральный вопрос — не впасть в меланхолию, не допустить ослабления самоконтроля. Держаться подтянуто, ходить с поднятой головой, гордо: ведь на тебе нет ни единого черного пятнышка, ты все отдавал партии и народу. Бывают несправедливости, незаслуженные обиды, но все это история корректирует, иногда жестоко наказывает людей, допустивших несправедливость. Я сам был в большой опале при Сталине. Мне было очень тяжело, и я тебя понимаю. Меня никуда не приглашали, не давали читать никаких документов, даже пытались снимать с меня допрос. Сталин был введен в заблуждение, послушал наговорщиков, интриганов, вот я и попал в такое положение. Ведь только в горе и беде познаются настоящие друзья. Я имею в виду, что и в наше время льстецы и шавки из подворотни подают голос и имеют какое-то влияние. Держись, все пройдет». Ну что ж, спасибо Алексею Николаевичу за эти слова и поддержку. Креплюсь, думаю, что в работе многое притупится, но обида, несправедливость никогда не забудутся. Мне очень жалко Иринку и сыновей моих, если бы не они, я бы принял другие меры и шаги.

7 июня. Сегодня в 15.00 заседание Президиума Совмина прошло более организованно, спокойно, много интересных вопросов. Надо втягиваться в новые условия работы.

10 июня. Переговорил с Андроповым и Федорчуком (КГБ), просил их не обижать людей из их ведомства, которые работали вместе со мной, они ведь выполняли свой служебный долг. Надо их определить на работу, а кому нужно, установить пенсии. Пообещали все сделать.

Министр лесной и деревообрабатывающей промышленности Тимофеев попросил разрешения выехать на 10–12 дней в Иркутск и на Байкал — по делам. Разрешил. Завидую ему. Я сейчас бы уехал куда угодно — на год, на два. Здесь противно все и вся.

Был разговор с Полянским Д. С. Он мне сказал: «Повсеместно с Украины, да и в Москве, о тебе идут хорошие отзывы партийного актива, министров, аппарата. Что случилось, трудно понять и разобраться. Претензий в политбюро к тебе никогда не было. Поговаривают, что какие-то сигналы были с Украины, а главное сработала «днепропетровская группа». А в общем, я считаю, — говорил он, — что тебя при сем, что случилось, можно было бы оставить на Украине председателем Президиума Верховного Совета. Все это было бы хорошо среди партийного актива воспринято, и ты с твоим опытом и знаниями принес бы большую пользу общему делу».

Вечером этого же дня я разговаривал с Н. В. Подгорным. Затронул вопрос моего ухода на Украину. Он заколебался. Для меня ясно, что не он решает эти вопросы. Но все же сказал: «Я с тобой работал бы с большим удовольствием, но тебе будет тяжело, да и нынешнее руководство республики при поддержке центра не пойдет на этот шаг: они тебя боятся, зная твой характер и опыт работы. Ведь ты же не будешь терпеть и мириться с безобразием и подхалимством?» Я ответил, что это верно. «Ну вот, в этом и вся загвоздка. Оставайся здесь, хотя понимаю, что тебе нелегко это делать».

14 июня. В 15.00 заседание Президиума Совмина. До чего же все проходит бестолково, неорганизованно и сумбурно, просто терпеть невозможно. Не думал я, что в центре так работают, какая-то полная неразбериха. Во всем этом чувствую себя отвратительно. Наверное, долго будет эта тяжесть, с ней надо пока что бороться, но все равно пройдет время, и со всем этим надо будет кончать. Ознакамливался со справками, структурой, объемом работы министерств и ведомств, которые курирую.

15 июня. Ко мне на работу зашел Мжаванадзе В. П., говорили о стихийном бедствии в Грузии. Затем он перевел разговор на мое «перемещение»: «Никто не понимает, что произошло, что случилось. Все задают такой вопрос, но вразумительного ответа никто не может дать». Я сам не могу дать ответа на то, что произошло со мной, я только сейчас понимаю, что напрасно поддался на фарисейские уговоры Брежнева. Надо было уйти в отставку и остаться в Киеве. Чувствую, что здоровье мое основательно подорвано, и делу я здесь помогу мало. По многим вопросам уже сейчас приходится учиться и переучиваться.