Читать книгу "Да не судимы будете. Дневники и воспоминания члена политбюро ЦК КПСС - Петр Шелест"

Позвонил в Киев Лутаку и спросил его, как же это случилось, что я не успел доехать до Москвы, а вы поспешно, воровским способом провели пленум. Лутак мне ответил, что они ни при чем: им позвонил Суслов и «дал команду». Я все же спросил Лутака, как прошел пленум. Он ответил, что было некоторое волнение и напряжение, но «все прошло хорошо».

26 мая. Позвонил мне Брежнев уже после моей встречи с Косыгиным. Поприветствовал меня с приездом в Москву, перебросились ничего не значащими словами и репликами. Непонятна осталась для меня его фраза: «Ничего, разберемся в этом лабиринте». Им я был приглашен на подписание советско-американских соглашений и документов и на прием в посольство США. Брежнев ходит просто «победителем», как-то он в узком кругу сказал: «Я прижал Никсона по всем вопросам так, что ему деваться некуда было». Бахвальство и самонадеянность, как говорится — «вершина власти далеко не всегда есть вершина мудрости и ума».

На дачу приехал поздно. Страшно устал, тоска невыносимая, надо бы отделываться от этого состояния побыстрее, если это в моем состоянии вообще возможно сделать.

Все же не выдержал — ночью написал заявление в политбюро ЦК КПСС. Вот его содержание, вернее, копия:

В политбюро ЦК КПСС

ЗАЯВЛЕНИЕ

В связи с резким ухудшением здоровья и крайне угнетенным морально-физическим состоянием, вызванными всеми обстоятельствами, прошу политбюро ЦК КПСС освободить меня от обязанностей члена политбюро и навязанной мне должности заместителя предсовмина. В 65 лет нет смысла начинать жизнь снова. Может быть, она хотя бы немного и сохранится такой, какой сложилась. Если заслужил, установите мне соответствующую пенсию и определенные льготы. Мой партийный и трудовой стаж известен. Возвратите меня, хотя и «искалеченного» морально, к семье, сыновьям и внукам. Многим товарищам спасибо за совместную работу и искреннее сочувствие о случившемся. Прошу Вас поверить искренности высказанных слов и моего состояния, морального и физического. Не усугубляйте мою тяжесть, не доводите до печальных нежелательных последствий. В своей работе я всегда за все платил сам. Прошу удовлетворить мою просьбу.

26 мая 1978 года

П. Шелест»

О содержании моего заявления в политбюро кое-кто из членов политбюро знал. Я сам поделился с ними. Некоторые отговаривают, советуют не спешить с таким заявлением, в том числе Подгорный и Полянский. Говорят, что это будет воспринято как протест. Это правильно, что в этом изложении протест, обида, возмущение несправедливостью и вероломством. Мне очень тяжело, и все же, очевидно, надо выдержать это напряжение, иначе может быть очень неприятный резонанс среди партийного актива.

28 мая. Был на работе, смотрел некоторую почту, газеты, журналы. От такого безделья просто деваться некуда. Скорее бы уж решался вопрос об обязанностях и объеме работы, чтобы как-то постепенно вводить себя в рабочую колею. Хотел выехать на предприятия в города, области, республики для ознакомления, но «порядок» такой, что без Брежнева никто никуда выехать не имеет права, хотя это и диктуется интересами дела. А Брежневу сейчас не до этого: он «творит мировую политику».

Вечером с Иринкой смотрели у Образцова «Божественную комедию».

29 мая. В 9 часов утра срочное заседание политбюро, вопрос о ходе переговоров с американцами и подписании дополнительных соглашений в 14.00, а в 15.00 прием в Колонном зале Дома союзов в честь Никсона и его проводы. Он улетает в Киев. На приеме были с Ириной — формальность, спектакль на большой сцене с плохой игрой.

Я не верю ни одному слову американскому, наверное, и у них такое же чувство к нам. При проводах Никсона из Москвы в Киев произошла «заминка» у самолета Ил-62: более сорока пяти минут не могли завести один мотор. Пришлось менять самолет и пересаживать всех пассажиров. Думаю, что американцы из этого инцидента сделают свои выводы. У нас же все сошло гладко, хотя это просто ЧП и скандал. Но глава Аэрофлота Бугаев находится под «крышей и особой опекой» Брежнева, а за что? Известно за что!!

Вечером Ирина уехала в Киев для завершения дел, мне без нее будет еще тяжелее, жду скорейшего ее приезда в Москву.

30 мая. Уже в Москве я нахожусь пять дней, становится все тоскливее. Переговорил с Подгорным, сказал ему о своем состоянии. Он ответил: «Понимаю, нелегко все это перенести, но посмотрим, что будет дальше?» Тут же: «Заявление не подавай».

Позвонил мне Титов В. Н., работает в СЭВ, поздравил с переездом в Москву. Поговорили, он меня пытался успокоить. Все же молодец, хотя бы участливо отнесся. Вечером в 19.30 Подгорный, Полянский, Шелепин и я были на стадионе «Динамо», смотрели футбол команд «Торпедо» и «Динамо» (Москва), поговорили, но наш разговор стал достоянием «служб» и Брежнева. Немного развеялся, но плохо, очень плохо провел ночь: какие-то кошмары снились. Скорее бы все это кончалось.

31 мая. Утром позвонил мне на работу в кабинет Брежнев, поговорили по вопросам, ничего не значащим. Он сказал, что мне поставят прямую связь с ним. Что она даст, кроме лишнего подслушивающего аппарата?

В 11.00 — заседание Президиума Верховного Совета СССР — ратификация договора с ФРГ. Но это уже «блекнет». Сейчас все затмевает визит Никсона и подписание соглашений с США.

В 15.00 заседание политбюро ЦК КПСС — итоги визита Никсона. Информация Брежнева — общая характеристика подготовки и проведения самих переговоров. Изложение «истории» подготовки и проведения переговоров на «высшем уровне». Это определение впервые было сказано Брежневым, и позаимствовано оно им было у американцев. В переговорах затронут был большой круг вопросов, в подготовке материалов для ведения переговоров участвовало много людей. Но все вопросы решались на «высшем уровне». Переговоры были сложные, но целенаправленные. С нашей стороны по всем вопросам был большой напор на американцев. По информации Брежнева выступили: Косыгин, Подгорный, Гречко, Громыко.

Теперь говорят, что успехи внешней политики начались после XXIII съезда КПСС. А как же тогда, спрашивается, с ленинской международной политикой и предыдущими съездами партии и проводимой до этого политикой?

Брежневу явно нравились подхалимство и его восхваление в свете с «успехами» международной политики. Но это делали немногие люди, подхалимы и политические слепцы, которые основоположения нашей международной и внешней политики приводили к истокам только XXIV съезда — это ведь искажение истории.

В разговоре с Косыгиным он мне назвал объем работы — курировать и опекать Министерство тяжелого и общего машиностроения. Я провел работу с кураторами Совмина, ознакомился с объемами работы министерства, переговорил с министрами. Теперь пошла после этого какая-то возня, много демагогии в распределении обязанностей среди многочисленных замов Косыгина. Я в разговоре с Косыгиным сказал ему, что я поставлен в смешное положение. Может быть, я вообще здесь в Москве и Совмине лишний? Об этом при встрече, решил я, скажу и Брежневу. Косыгин меня успокаивал, говорил, что все это зависит не только от него, и прежде всего не от него, и что все уладится. Очевидно, мое настроение и высказывание было передано Брежневу, ибо на второй день он мне позвонил сам и сказал, что все уже решено так, как я хотел. Мне поручается курировать министерства: 1. Министерство путей сообщения (МПС). 2. Министерство Морского флота (ММФ). 3. Министерство связи (МС). 4. Министерство здравоохранения (МЗХ). 5. Министерство медицинской промышленности. 6. Министерство транспортного строительства. 7. Министерство лесной и деревообрабатывающей промышленности. 8. Речной, автомобильный транспорт, автодороги. В каждой отрасли свои сложности и трудности, все эти министерства работают на всю страну, на все отрасли народного хозяйства. Но теперь у меня хоть есть обязанности, как-то определен объем работы.