Читать книгу "Директория. Колчак. Интервенты - Василий Болдырев"

Из совокупности бесед, имевших исключительно характер обмена личными мнениями, выяснилось, что наиболее заинтересованные в первом вопросе соседи как будто ничего не имели бы против соглашения Приморья и ДВР, но оно представлялось им сомнительным без чьего-либо авторитетного посредничества с третьей стороны при наличии незатихшей еще гражданской борьбы.

Выяснилось также, что надежды правых группировок на поддержку Японии не имеют основания, что эвакуация японских войск, несмотря на кажущуюся до сих пор бесцельной Дайренскую конференцию, вопрос решенный и является не только результатом постановлений международного характера (Вашингтонская конференция), но и переменой в настроении широких масс населения заинтересованных стран в отношении к вопросу о самой интервенции.

В отношении КВЖД можно было прийти к выводу о наличии стремления к захвату этой дороги под еще больший международный контроль, причем в этом пункте как будто дружелюбно встречались даже интересы Америки и Японии. «Дружелюбие» Америки, надо думать, обуславливалось в значительной мере наличием в Чанчуне достаточных вооруженных сил Японии, обеспечивающих проведение тех или иных решений в отношении КВЖД.

Некоторое усиление интереса американцев к полосе отчуждения КВЖД было уяснено мною еще из бесед в Харбине: американское консульство было переименовано в генеральное консульство, американцы получили право на земельную собственность в полосе отчуждения и, видимо, пользуются этим правом в полном размере.

Внешне продолжается китаизация дороги.

Властитель Маньчжурии Чжанзолин по-прежнему в дружбе с великим островным соседом. Новая сила, советская Россия, еще не определилась, но внушает тревогу.

Пекин необозрим. Живой поток людей в китайских кварталах не поддается учету. Его прекращает на время только сон и усталость. Самое интересное в Китае – это мирное сожительство республики в тесном соседстве с юным императором. В запретной части города, среди зеленых холмов и озер, отгороженный рядом стен, стоит недвижный, охраняемый драконами дворец, с его художественно изогнутыми карнизами и с желтоватой, цвета династии, чешуей черепичных крыш. Республиканцы интересуются предстоящей свадьбой императора и новостями о несущей дружбу советской России. Здесь много газет на европейских и китайских языках, где широко публикуются эти новости.

Здесь, как в Японии, улица продает, покупает, меняет… Всюду рынки, магазины, лавки, лавчонки, разносчики и пр. Также по всем направлениям бегут рикши, впрочем более стройные и легкие в своем беге. Та же художественная простота и легкость костюма. Всюду готовят кушанье, едят, всюду неприятный, какой-то трупный запах со стороны недвижных, загрязненных каналов.

Это в китайских кварталах. Совсем иной мир в чопорных европейских legations (посольства). Здесь чудесные дворцы среди роскошных парков, отделенных каменными стенами со стороны улицы. Всюду стража, пустота и уныние.

Сюда попадает только китайский дипломатический чиновник и рикша. Это тоже запретная часть в столице республиканского Китая.

Иностранные посольства примыкают к массивной городской стене. По ней разъедутся свободно две добрых тройки. Она высока – отличный вид на город и на безбрежный загородный простор. Лишь на небольших участках горизонта взор упирается в синеющие массивы гор.

Я невольно повернулся в сторону далекой загадочной России. Туда, к ней, через Калган к Урге и далее к холодному Байкалу, уже тянется, постепенно прорезая пески пустыни, стальная лента железной дороги.

С другой стороны к стене примыкает американское посольство. Огромная мачта беспроволочного телеграфа гордо тянется вверх. Она под сенью stars and stripes (звездно-полосатого флага) и символизирует финансовую и техническую мощь великой заокеанской республики.

В стороне гордый британский флаг, трехцветный флаг Франции. Нет флагов побежденных в великой мировой войне Германии, Австрии и др.

У стены германского посольства – памятник кровавым дням боксерского движения 1901 года, на месте убитого немецкого посланника Кеттелера. Здесь раздраженные толпы народа ожесточенно штурмовали представителей чужеземного порабощения.

Сейчас много говорят здесь о большевиках. Советское политическое представительство помещается отдельно от посольского квартала. Оно начинает привлекать внимание китайского населения.

Русское посольство, лучшее в иностранном квартале, уступает, пожалуй, только английскому. Оно под охраной всего дипломатического корпуса. Часть зданий заняты оставшимися здесь чиновниками бывшего царского посольства. Они чувствуют себя неплохо и выжидают…

В особняке австрийского посланника живет сейчас «маститый пленник» – генерал Хорват. У него свой маленький двор из бывших сотрудников по Харбину и Владивостоку. Ему китайцы хорошо платят по должности их советника, но лишили права свободного выезда из Пекина.

Хорват по-прежнему в старой царской форме – живой призрак минувшего.

В Пекине пишет мемуары один из лучших знатоков Востока и виднейший дипломат старой России, бывший посланник в Китае Коростовец.

Мне удалось лишь бегло ознакомиться с Пекином, мельком взглянуть на его окрестности. Я не видел и ничтожной доли его художественных памятников, скользнул – и то внешне – по его жизни и быту, и тем не менее у меня сложилось какое-то особенное, ранее нигде не испытанное ощущение.

Мне казалось, что этот древний многомиллионный колосс, во всей его огромной совокупности, со всеми художественными храмами, дворцами, парками, живой меняющейся толпой, тем не менее охвачен какой-то одной глубокой, только ему понятной думой и, недвижный, среди суеты и шума современности, смотрит в бесконечную даль веков.

Здесь прошлое как будто заслоняет настоящее.

Это ощущение города, оно повторяется и в отдельном китайце. Среди чудесно обработанного поля, в его бомбоньерке – огороде, если он не занят работой или разговором, он стоит почти сливаясь своей синей одеждой с цветом служащего ему фоном далекого неба, стоит в той же недвижной созерцательной задумчивости.

Сейчас Китай «просвещают». Его одели в европейский военный мундир, у него новейшие пушки и пулеметы, но прежняя, скованная пассивностью, ненависть к чужеземцам.

В 1901 году он бешено рванулся, движимый расовым озлоблением и религиозным порывом. Потребовалось немало усилий, чтобы вернуть его к покорности. Сейчас в нем бродят признаки классовой вражды.

В Китае более 400 миллионов населения – это, конечно, далеко от той цифры, которая являлась бы результатом мало-мальски налаженной статистики.

По возвращении во Владивосток я поделился всеми полученными сведениями с членами посылавшей меня комиссии и был, между прочим, крайне удивлен шумихой, поднятой печатью вокруг моей поездки. Были пущены слухи, подхваченные газетами, о моем посещении Дайрена и переговорах с находившейся там миссией ДВР и советской России. Муссировалось значение моей встречи с бывшим неофицальным представителем Москвы в Приморье за время земского правительства В.Д. Виленским, оказавшимся моим случайным спутником от Харбина до Пекина. Высказанная мною мысль экономического соглашения с ДВР по-прежнему была встречена враждебно. Поездка, таким образом, существенных результатов не дала.