Читать книгу "Источник миров - Генри Каттнер"

Строки Эврипида вновь зазвучали в моих ушах: «Через бескрайние моря меня тянуло к эллинам. Полуночный бриз заставил трепетать мой парус…»

С ужасом я огляделся. Зеленый свет, струившийся с алтаря, высветил все детали храма Гекаты.

Отчаяние наполнило меня, земля ушла из-под ног. Я наконец осознал всю невероятность происходящего. Может, я сошел с ума и все это плод моего больного разума? Кошмар!.. Когда глаза старухи Цирцеи уставились на меня, я подумал о том, что голова, живущая отдельно от тела, — дело ее рук.

И тогда я сломя голову бросился прочь, я бежал, бежал. Поняв, что полностью подчинился воспоминаниям Язона, я страшно испугался.

4. Можно ли довериться фавну?

Позже я узнал Панурга очень хорошо. Но он никогда не казался мне таким огромным, как при первой нашей встрече… Не в силах больше бежать, я остановился, огляделся и увидел Панурга. Он вел себя настороженно, и, быть может, поэтому мне удалось пересилить свой страх. Самое невероятное, что Панург очень напоминал человека. Единственное отличие от обычного человека — козлиные рога и козлиные ноги. Его бородатое лицо с раскосыми желтыми глазами выглядело мудрым, настороженным и предупредительно любезным. Фавн был не стар. Спутанные черные кудри его волос блестели даже в тусклом свете.

— Боишься? — спросил он низким голосом и робко улыбнулся.

Тон Панурга располагал к разговору. Потом он присел на корточки. Его вид развеселил меня.

— Ты сейчас услышишь песню, воспевающую Панурга.

Сказав это, он встал, отошел и, неожиданно рассмеявшись, негромко запел:

Панург Маигти такой ужасный,

Что даже Язон убегает.

Язон, как ребенок, по роще бежит

И обо всем забывает…

Молча я наблюдал за происходящим, сдерживая негодование, закипавшее во мне. Хотя я-то знал, что Панург прав. Но его песня была о Язоне, а не обо мне. Знал ли Панург об этом?

Завершив песню, восхваляющую трусость Язона, Панург направился ко мне странной, качающейся походкой. Проходя мимо лужи, он неожиданно остановился и стал разглядывать свое отражение.

— Нужно причесать бороду, — объявил он, с силой почесав ее волосатыми пальцами. — Может, попросить дриад? Хотелось бы знать, Язон, и от них ты помчишься сломя голову? Нет, не стану рисковать. Чудно. Я думал, ты ее презирал. Как я хотел бы утешить ее и рассказать тебе правду, Язон из Иолкуса. Но я устал, гоняясь за тобой…

Вот тогда я и доверился Панургу — таинственному существу из затерянного мира. Даже когда я разглядел, что у него желтые, по-козлиному суженные зрачки глаз, я не изменил своего решения. И еще я подумал, что он замолчал, потому что заметил какую-нибудь дриаду. Да, я доверился Панургу с вздернутым носом и насмешливой улыбкой, с изогнутыми рогами, выглядывающими из-под спутанных кудрей. Я поверил словам Панурга, улыбкой изгнавшего страх из моего сердца.

— А теперь ты уже не боишься? — неожиданно спросил козлорогий.

Я кивнул. Поразительно, как быстро страх покинул меня. Но все-таки глубоко в моей душе по-прежнему прятались бесформенные призраки ужаса. Ведь Язон-то, в отличие от меня, знал Панурга. Вероятно, у моего предка были веские основания для опасений.

Панург кивнул мне, словно знал мои мысли и догадывался, к какому я приду решению. Он ждал, улыбался, виляя коротким хвостиком.

— Выпей, — предложил он. — Ты должен испытывать жажду после такого забега. Искупайтесь, если хотите. Я буду вас охранять.

«Охранять? От кого?» — удивленно подумал я, но промолчал. Мне нужно было время, чтобы прийти в себя.

Прежде всего я напился, потом снял одежду и искупался. Раскинув руки, я погрузился в ледяную воду. Панург засмеялся, когда я выскочил на берег, дрожа от холода. Потом я растер свое тело так, что кожа стала гореть огнем. Вместе с потом я смыл все оставшиеся страхи — страхи Язона.

Подумав, я решил пока не говорить никому о том, кто я на самом деле… Я присел на влажную траву и стал внимательно изучать сатира.

— Прекрасно, — продолжал веселиться фавн. — Цирцея пригласила своего возлюбленного, а он убежал от нее, словно трусливый заяц. Мне Язон всегда не очень нравился, но если ты — он…

— Нет, я — не Язон. Но я помню всю жизнь Язона. Вот уже три тысячи лет прошло с тех пор, как умер Язон. Появились новые страны и новые народы. Люди теперь говорят на других языках, — я остановился, впервые осознав, что говорю на древнегреческом без усилий, с акцентом, достаточно отличающимся от того, который был у меня, когда я учил этот язык в университете. Неужели память Язона так повлияла на меня?

— По твоей речи и не скажешь, — проговорил Панург, пожевывая травинку. — Как это ни странно, но мы с тобой живем в одном мире. Я не знаю как, но мне нужно позаботиться о тебе. Видимо, мне должны будут помочь маленькие сатиры, — желтые искры вспыхнули в его глазах. — И помни, Язон: мы — свободный народ. Человек никогда не поднимал руки на нас. Мы можем жить в любом городе, в любом лесу… Я хотел бы стать твоим другом, Язон.

— Мне нужны друзья, — спокойно ответил я. — Не мог бы ты объяснить мне, что случилось в храме. Почему я очутился здесь?

Панург наклонился к воде и коснулся поверхности озерка одной рукой. По воде пошла рябь. Сатир внимательно посмотрел на свое искаженное отражение.

— Наяда безмолвна, — пробормотал он, взглянув на меня. — Хорошо, я все тебе объясню. В этом мире есть место для великих подвигов и могущественных богов. Но все герои, как и большинство богов, умерли. Мы, фавны, — не боги. А ты — герой, который выглядит не очень-то героически. Может, трусость тому причиной? Мой отец, как ты, бежал! Только пятки сверкали!

Фавн упал на спину и заблеял, зашелся от смеха. А мне было ничуть не смешно — слишком живо я помнил то, что чувствовал во время бегства.

— Выжив, в ближайшие несколько дней у тебя есть над чем посмеяться! — язвительно заметил я. — Попав в ваш мир, первое, что я сделал, так это хорошенько пробежался.

Смех Панурга стал еще громче. Потом он сел, вытер глаза и продолжал, все еще похихикивая:

— Только люди могут смеяться над собой. Герои никогда этого не делают. Вероятно, это означает, что ты — герой, но…

— Конечно, — перебил я его, — если бы я знал о вашем мире чуть больше и у меня было бы какое-нибудь оружие, то бегал бы кто-то другой.

— Правда, — согласился Панург.

— Что же на самом деле произошло в храме? — настаивал я, пытаясь вернуть разговор в интересующее меня русло. — Там была жрица Цирцея? Или это тоже маска?

Панург пожал плечами:

— Кто знает? Я никогда не носил масок! Могу только сказать, что после своей первой смерти, где бы эта жрица ни появлялась, она говорила одинаковым, старческим голосом, а глаза ее были такими же, какими видел их Одиссей. Когда жрица снимает маску… Но ты же видел ее настоящее лицо. А в маске есть определенно что-то живое… То ли любовь, то ли ненависть… Жрица никогда не отдыхает… Это ты должен рассказать мне о ней. Язон знал все ее тайны!