Читать книгу "Жуткая история Проспера Реддинга - Александра Бракен"

А вот с этим была проблема… Очевидно, что это существо – демон-или-что-это-на-самом-деле – говорило по-английски, но он употреблял такие слова и выражения, которых я никогда прежде не слышал. Например, «скудоумная выхухоль». Я не вполне понимал, что это значит, и уж точно не хотел повторять вслух. И не повторял, потому что дядя Барнабас и так отлично проводил время, разговаривая с самим собой.

– С помощью зеркал демоны переходят из своего мира в наш, и обратно, – говорил он, хмурясь. – Но сильные демоны, такие, как душегубы, наверное, и сами могут открывать порталы между реальностями. Я думал, что разговаривать с людьми они могут только через сны. Во всяком случае, это та информация, которую я нашел. Я и не подозревал, что можно использовать зеркало… Потрясающе.

Я не обращал внимания на его болтовню и сосредоточенно всматривался в свое отражение. Нелл сунула мне в руки толстую белую свечу, которая пахла воском и медом. Она щелкнула пальцами и пламя вспыхнуло. От неожиданности я вздрогнул, огонек погас, и ей пришлось зажечь его снова.

– Расслабься, – сказала она. – Из всех чувств страх – самое отвратительное.

Я закатил глаза:

– Извини, мне сейчас только печенья с предсказаниями не хватает…

– Молодец, молодец, – сказал дядя Барнабас и оттолкнул меня от зеркала так, что я налетел прямо на Нелл. Нелл посмотрела на него и усмехнулась.

– Ты занималась простейшей магией! У тебя получилось…

И они стали возбужденно болтать о своем, то и дело употребляя слова вроде «очень ловко», «ежедневные заклинания» и «чары».

А я… Ну, я был немного занят, разглядывая того, кто смотрел на меня изнутри зеркала. Жаба тоже его заметил. В страхе он взмыл на шкаф и теперь сидел там, шипя и брызгая слюной.

Свеча дрожала в моей руке, пламя яркими вспышками отражалось в треснутом зеркале. Я вздрогнул и отвернулся. Когда сердце снова забилось ровно, отражение исчезло, и зеркало стало похоже на окно.

Там спокойно и молча в кромешной тьме сидел белый лис, помахивая пушистым хвостом. Он был маленьким и очень худым – одни кости. Странно, но мне очень захотелось присесть и заглянуть ему в глаза. Один глаз был ясным, ярко-голубым, другой – черным, как фитиль горящей свечи.

– Перестаньте, – наконец сказал я, пытаясь привлечь внимание дяди Барнабаса и Нелл. Они вместе выглянули у меня из-за спины. Я чуть не расхохотался, когда Нелл удивленно выдохнула, а дядя забормотал:

– Что? Что такое? Я ничего не вижу…

– Ты… – сказал я, медленно сжимая кулаки, чтобы хоть как-то уменьшить нараставшее внутри напряжение.

– Я. – Ответ облетел вокруг меня, извиваясь как черный блестящий шелк. Его видимо, услышал даже дядя Барнабас, стоявший у меня за спиной. Он побледнел так, что его лицо стало призрачно серым.

Голос был именно тот, что я слышал у себя голове – и сейчас, и тогда, в подвале. И принадлежал явно моему ровеснику. Он говорил отчетливо и правильно, но безумия ситуации добавляло то, что говорил со мной… лис.

– Я мог бы сказать, что рад знакомству с тобой, Проспер Океанус Реддинг, но в действительности единственное, что может меня обрадовать – это крушение твоего счастья.

Нелл стояла справа от меня, сложив руки на груди, и прищурившись, смотрела на зеркало.

– Что происходит?

Лис не обращал на нее внимания. Он улыбнулся, показав пасть, полную зубов, белых и острых как бритвы.

– Почему он так старомодно говорит? – спросил я дядю Барнабаса. – Он что, слопал кого-то из отцов-основателей?

Но дядя лишь покачал головой, шевеля губами и издавая невнятные звуки. Нелл шагнула вперед.

– Звучит, как будто… – Она покачала головой, а потом медленно и четко спросила: – Что известно тебе о твоем положении?

– Барышня обучена правильной речи? – Лис взмахнул хвостом. – Или мне придется снизойти до вашей убогой манеры изъясняться?

– М-м, лучше второе, – сказал я, почесав затылок. – Ты можешь говорить не как Шекспир?

– Я бодрствовал, пока ты спал весь день, – сказал Аластор, светясь от гордости. – Я слушал, в величайшем потрясении, твою манеру современно говорить, и, как ты можешь заметить, уже освоил ее.

– Ну, раз ты так думаешь, старина…

– Потрясающе, – с трудом выдавил дядя Барнабас. Он наклонился к зеркалу, потыкал в него пальцем и отпрыгнул, будто удивившись, что оно твердое.

– Да, – пробормотал он себе под нос. – Да, он будет использовать старомодный язык, пока не привыкнет к нашему. Потрясающе.

Я поставил свечу на пол и, скрестив ноги, сел рядом. Странно было чувствовать себя так спокойно, ведь я только что получил бесспорное доказательство того, что дядя Барнабас и Нелл говорили правду.

Я глубоко вздохнул. Все оказалось гораздо проще, чем предупреждал дядя Барнабас. Внутри меня заточен демон, а это значит, что сейчас он не может причинить вреда маме, папе или Прю. От этой мысли мои ноги перестали быть такими ватными.

Помогло еще и то, что говорил я с лисом, а не с каким-нибудь брызжущим слюной монстром-мозгогрызом. Лис наклонил маленькую пушистую голову и высунул черный язычок. А еще у него был такой аккуратный носик. Вообще-то это даже было… мило.

Аластор совершенно не был похож на изображения нечистой силы, которые я видел. У него не было ни перепончатых крыльев, ни трезубца, ни чешуйчатого хвоста.

Белый лис уставился на меня немигающим взглядом. На этот раз, то, что он говорил, слышал только я. «Ты еще узришь… Увидишь мое истинное обличье, невежда. Когда все кончится, ты спустишься со мною в Нижний мир, и я явлю тебе ужас».

«Ты что, слышишь мои мысли? – Кровь прилила к моему лицу. – Все?»

«Я все о тебе знаю, Проспер. Все, что есть в тебе, принадлежит мне. Я твоя тень. Я знаю все твои страхи, желания, все, чему ты завидуешь… Знаю, где ты прячешь коллекцию маленьких фарфоровых пони…»

Я повернулся к дяде Барнабасу.

– Можно как-то заставить его замолчать?

Дядя Барнабас задул свечу. Вместе с пламенем исчез и белый лис.

– Так лучше? – спросил он.

Где-то яростно мяукал Жаба, пытаясь привлечь наше внимание. Я услышал «шмяк» и подумал, что он спрыгнул со шкафа. Цокот когтей по паркету был заглушен гомерическим смехом, который слышал только я.

«Мальчик, я слышал все ваши прожекты… Все, что вы замышляли против меня. Но я прожил восемь сотен лет, и ничто, кроме конца света, пожалуй, не доставит мне больше удовольствия, чем разорвать всех твоих родных на кусочки, а достояние Реддингов обратить в пыль и рассеять по миру».

– Ну, давай, – сказал я. – Попробуй.

«Поверь, я легко могу показать тебе, насколько человеческое сердце – нежная материя. Но… Ты ведь это уже и так знаешь, не правда ли? Представь, как легко уничтожить то, что достигнуто».