Читать книгу "В логове львов - Кен Фоллетт"

Все зашло слишком далеко. Джейн указала на Мусу, молча стоявшего рядом с ней и окончательно ослабевшего от боли и потери крови.

– Посмотрите! – выкрикнула она Абдулле. – Неужели не видите…

Но гнев совершенно ослепил его. И прежде чем она успела закончить говорить, он со свистом обрушил деревянную палку ей на голову. Джейн взвыла от боли и злости: ее поразило, насколько сильным оказался удар, и разъярило, что он вообще осмелился так поступить с ней.

Он по-прежнему не замечал раны Мусы. Пристальный взгляд муллы сфокусировался целиком на груди Джейн, и ее молнией пронзила мысль: для него увидеть при свете дня обнаженный бюст беременной белой западной женщины означало пережить одновременно столько оттенков и вариаций сексуального возбуждения и похотливого вожделения, что он мог напрочь лишиться рассудка. Он вовсе не намеревался наказать ее за грехи парой ударов тростью, как порой наказывал за непослушание жену. Сердце его полнилось жаждой убийства.

И внезапно Джейн стало очень страшно – за себя, за Мусу, за своего еще не рожденного младенца. Она попятилась, чтобы оказаться вне его досягаемости, но и он шагнул вперед, снова вздымая трость вверх. Ощутив нежданный порыв, она прыгнула на него и вонзила пальцы в глаза.

Он взревел, как раненый бык. Ему было не настолько уж больно, не так сильно пострадали глаза, и орал он от возмущения и удивления, что избиваемая им женщина могла решиться на ответное нападение. Но пока он был на время лишен зрения, Джейн обеими руками ухватила его за пышную бороду и потянула. Он качнулся, оступился и упал. Потом скатился на пару ярдов вниз по склону, и его падение предотвратил только карликовый куст лозняка.

Боже, что я натворила! – подумала Джейн.

Глядя на этого исполненного самодовольства и вечной злобы священника в столь унизительном положении, Джейн понимала: он никогда не забудет, как она с ним поступила, ни за что не простит. Он мог нажаловаться «белобородым» – сельскому совету старейшин. Мог пойти к Масуду и потребовать, чтобы чужестранных врачей выслали из страны. Мог даже подговорить других мужчин из деревни забросать Джейн камнями. Но как только она подумала обо всем этом, ее осенила другая мысль. Чтобы каким-либо образом пожаловаться на нее, мулле придется рассказать историю во всех бесславных, позорных для него деталях, и жители деревни станут непременно потом насмехаться над ним – афганцев отличала в этом смысле особая жестокость. А потому вполне вероятно, что ей сойдет с рук подобный проступок.

Она обернулась. У нее был гораздо более важный повод для беспокойства. Муса стоял на том же месте, где она опустила его на тропу, молчаливый и с совершенно лишенным всякого выражения лицом, испытывая слишком сильный шок от боли, чтобы понимать смысл происходившего. Джейн поглубже вдохнула воздух, подхватила мальчика и понесла дальше.

Сделав всего несколько шагов, она добралась до вершины холма и смогла двигаться быстрее по ставшей теперь более ровной тропе. Потом пересекла каменистое плато. Джейн очень устала, спина причиняла ей мучения, но она почти достигла своей цели: пещеры находились под самым гребнем горы. Добравшись до его дальнего края, она уже слышала голоса других детей, когда начала спуск. Всего мгновением позже показалась стайка шестилеток, игравших в «Рай и Ад». Суть игры заключалась в том, чтобы держаться во что бы то ни стало за большие пальцы на ногах, пока двое других ребятишек относили тебя в Рай, если тебе удавалось сохранить нужное положение, или в Ад (им обычно служила куча мусора или отхожее место), если ты невольно отпускал хотя бы один из пальцев. Она с горечью поняла, что Мусе уже не суждено когда-нибудь снова стать участником такой игры, и на нее внезапно нахлынула беспредельная грусть, овладело глубоко трагическое настроение. Дети заметили ее. Пока она проходила мимо, они бросили играть и стали внимательно рассматривать, что она принесла. Один из них шепнул:

– Это же Муса.

Другой повторил имя. А потом они словно скинули с себя оцепенение и побежали вперед, громкими криками сообщая всем новости.

Дневное убежище жителей Банды напоминало лагерь кочевого племени в пустыне: пыльная почва, безжалостно палившее полуденное солнце, угли от погасших костров, на которых готовили пищу, женщины в капюшонах поверх голов, грязная ребятня. Джейн пересекла небольшую плоскую площадку перед входами в пещеры. Женщины уже собирались у самой просторной из них, где Джейн и Жан-Пьер оборудовали свою больницу. Услышав шум, Жан-Пьер вышел наружу. С огромным облегчением Джейн передала ему Мусу, сказав по-французски:

– Это была мина. Он потерял кисть руки. Дай мне одну из своих рубашек.

Жан-Пьер занес Мусу в пещеру и уложил на ковер, служивший им вместо смотрового стола. Но прежде чем заняться малышом, он скинул с себя сильно выцветшую рубашку цвета хаки и отдал ее Джейн. Она сразу же надела ее.

Джейн чувствовала сначала всего лишь легкое головокружение. Она решила, что сядет и отдохнет в прохладе у самой дальней стены пещеры, но, сделав пару шагов в том направлении, изменила намерение и сразу же опустилась прямо на камни.

– Подай мне несколько тампонов, – распорядился Жан-Пьер.

Она пропустила его просьбу мимо ушей. В пещеру вбежала Халима, мать Мусы, и разразилась пронзительными причитаниями при виде сына. Мне нужно успокоить ее, подумала Джейн, чтобы она смогла сама начать утешать ребенка. Но почему я не могу встать? Кажется, мне лучше будет сейчас закрыть глаза. Всего на минутку.

* * *

К ночи Джейн поняла, что у нее начались роды.

Когда она очнулась после обморока в пещере, у нее усилилось то, что она принимала за боль в спине, вызванную, как ей казалось, необходимостью нести на руках Мусу. Жан-Пьер согласился с поставленным ей самой диагнозом, дал таблетку аспирина и велел полежать спокойно. Рабия, повивальная бабка, зашла в пещеру, чтобы взглянуть на Мусу, и при этом посмотрела на Джейн как-то особенно пристально, но Джейн далеко не сразу сумела истолковать подлинное значение ее взгляда. Жан-Пьер очистил и обработал рваную рану Мусы, вколол ему пенициллин и сделал вторую инъекцию – против столбняка. Теперь ребенку не грозила смерть от заражения крови, которая неизбежно ждала бы его без западных лекарств, но Джейн все равно не могла избежать печальных, но понятных здесь размышлений, стоило ли ему вообще оставаться в живых. Выживать в Афганистане было трудной задачей даже для самых здоровых и сильных мужчин, а увечные дети обычно умирали еще в подростковом возрасте.

Ближе к вечеру Жан-Пьер собрался уходить. Завтра утром он должен был принимать пациентов в другом кишлаке, расположенном в нескольких милях отсюда, и по причинам, которые оставались для Джейн непостижимыми, никогда не пропускал таких миссий, хотя прекрасно знал, что никого из афганцев не удивила бы его задержка на день или даже на целую неделю.

К тому моменту, когда он поцеловал Джейн на прощание, она уже начала подозревать, что боль в спине на самом дела служила одной из примет начинавшихся схваток, ускоренных ее тяжким походом с раненым Мусой на руках. Но поскольку она еще никогда не рожала, разобраться в своих ощущениях с полной ясностью не могла, а наступление родов именно сейчас представлялось ей маловероятным. Она поинтересовалась мнением Жан-Пьера.