Читать книгу "Трезвый дневник. Что стало с той, которая выпивала по 1000 бутылок в год - Сара Хепола"

Со временем все стало хуже – я спрашивала, но уже знала ответ. «Вчера вечером было так классно. Как назывался тот бар?». Люди пересказывали мне мои выходки, и если я молчала и смеялась в правильных местах, то зачастую могла восстановить свое поведение.

Я помню ту ночь. После того как потеряла сознание. Я сижу на постели и улыбаюсь так, что глаза превратились в две щелочки и почти исчезли с лица. Это я знаю точно, потому что Анна сфотографировала меня в этот момент. Мы старались задокументировать каждый момент, чтобы отметить, как здорово живем. Но эту фотографию я не повесила над рабочим столом. Позже она рассказала мне, что я страшно кричала. До меня нельзя было достучаться. Во мне словно распахнулась дверь в бездну, и она понятия не имела, как ее закрыть. Я повторяла одно и то же, раз за разом. Никто никогда не полюбит меня. Никто никогда не полюбит меня.

Когда Анна рассказала мне о случившемся, я была потрясена до глубины души. И я не была уверена, что взволновало меня сильнее: то, что я снова потеряла сознание или то, что когда самая глубокая и истинная часть меня была открыта нараспашку, единственной вещью, которая нашлась там, была потребность в любви.

Мужская одежда

Я начала носить одежду своего папы осенью, когда была на втором курсе колледжа. Я как-то летом совершила набег на его шкаф, стянув серую фланелевую рубашку и пару джинсов Lee, заляпанных краской.

– Можно я возьму это? – спросила я.

Отец был удивлен:

– Что ты собираешься делать с этим?

Было, наверное, странно обнаружить, как твоя миниатюрная дочь роется в твоей старой рабочей одежде. Но осенью 1993 года наряд дровосека стал униформой. Мне нравились фланелевые складки и то, как джинсы висели на моих бедрах. Все время приходилось их подтягивать, как будто крошечная девочка надела вещи великана.

Еще я носила две нижние майки под рубашки, взятые у отца, – они были тонкими и почти прозрачными от многократных стирок, но благодаря этому у них появилась совершенно роскошная мягкость. Мне нравилось, как сквозь них проглядывает мой лифчик, что, впрочем, не имело никакого смысла, учитывая мою неуверенность в своем теле, которая преследовала меня с самой юности. Но майка указывала на этот важный конфликт.

Желание выставить себя напоказ и быть замаскированным одновременно. Нижняя майка – задняя дверь для эксгибиционизма. Я должна была постараться, чтобы это все выглядело ненавязчиво.

Худший из всех грехов – чрезмерное старание.

Иногда я носила папины нижние майки наизнанку. Это казалось мне эффектной демонстрацией пренебрежения приличиями.

– Твоя майка наизнанку, – сказал мне однажды парень на вечеринке.

– Вся твоя жизнь наизнанку, – парировала я в ответ.

Он улыбнулся:

– Ты совершенно права.

Я влюбилась без памяти в того парня. Его звали Матео. И у него было целое облако вьющихся волос, совсем как у Джона Туртурро[45] в фильме «Бартон Финк». Еще он был грубоватым и неулыбчивым, как и многие 19-летние парни. Но если его хорошенько подтолкнуть, он мог быть прекрасным и веселым. У меня есть фото, на котором он сидит в моей квартире в моем шелковом лифчике Victoria’s Secret, надетым на футболку. Есть еще одна – где он c пародийно-преувеличенным энтузиазмом листает старый номер журнала для подростков Teen Beat.

Моя квартира вне кампуса была центром вечеринок в тот год. Моим напитком было пиво Keystone Light. В супермаркете Fiesta Mart можно было купить две упаковки по шесть больших банок за пять баксов – эквивалент 16 обычных банок по цене экономменю забегаловки Wendy’s. Keystone Light стал неофициальным спонсором наших студенческих алкогольных вечеринок[46].

Так мы и называли наши вечеринки – «ragers». Это слово ассоциировалось с гневом и непогодой – штормом, бурей, что было вполне уместным, учитывая состояние квартиры на следующий день.

Опрокинутая ударом ноги галогенная лампа, пивная бутылка, плавающая в аквариуме для рыбок. Здесь что, буря разыгралась вчера? О да. Это были мы. Мы и были той бурей.

Именно во время одной такой вечеринки в моей квартире Матео и я занялись сексом. К тому моменту мы играли вместе на одной сцене и частенько сидели в гримерной до и во время спектакля, и колени одного из нас задевали другого. Флирт тянулся в течение многих недель, но мне был нужен правильный провоцирующий момент. Спичка, брошенная в канистру с бензином. Мы торчали снаружи, на дорожке у дома, где была моя квартира. Я непрерывно курила одну от одной. И я сказала ему, подстрекаемая уверенностью, которую мне даровали шесть банок пива:

– Поспорить могу, ты не поцелуешь меня прямо сейчас.

Он стоял, прислонившись к стене. Смотрел в сторону, слегка сутулясь и нахмурившись. Разглядывал парковку с десятками людей рядом. Смотрел куда угодно, только не на меня. И наконец сказал:

– Не думаю, что ты собираешься выиграть этот спор.

Идея первой заигрывать с мужчинами была для меня новой. В старшей школе ни о чем подобном я и не думала. Месяцами ждала, что Майлз поцелует меня, и эти месяцы казались годами. Весь мой флирт сводился к тому, чтобы сидеть рядом с ним в классе, небрежно поправляя волосы и скрестив ноги так, чтобы они выглядели тоньше и длиннее. Устраивала гадание по кофейной гуще после каждого его действия. Он позвонил мне вчера вечером. Что-о-о-о-о же это может значить? Так я понимала процесс соблазнения. Подпусти парня поближе, но сиди не шевелясь, пока он сам не проявит инициативу.

Колледж изменил этот сценарий.

Новая установка: если ты хочешь парня, действуй сама. Что тебя останавливает?

Мы не использовали слово «феминизм» – придирчивый термин более ранних поколений, как «роста самосознания» или ERA[47] – но подразумевали, что идем наравне с мальчиками. Спорим с ними. Бросаем вызов их идеям о полах и Эрнесте Хемингуэе, потому что они держали в своих руках мегафон слишком долго и нам надо было побороть их и перехватить власть. Я даже пользовалась духами. Мужским Calvin Klein’s Obsession. Этот дубово-мускусный аромат давал острые ощущения.

Но мои знания на тему женщин и власти совершенно не распространялись на поведение в классе. Я не поднимала руку, когда знала ответ на вопрос. В процессе семинара по холокосту я получила оценку C («удовлетворительно») по литературе, потому что не могла заставить себя открыть рот, несмотря на то что участвовала в обсуждении примерно четверть класса. Однажды я столкнулась в кампусе с этой преподавательницей. У нее были дреды и насмешливая улыбка. Я и не представляла, что профессора могут быть такими классными. Мы поболтали некоторое время, и вдруг она сказала: