Читать книгу "Византия. Удивительная жизнь средневековой империи - Джудит Херрин"

Когда Алексей I Комнин (1081–1118) потребовал свидетельства прекращения отношений между церквами, в библиотеке патриарха не было найдено ни одного документа. Константинополь и Рим остались едиными, многие жители Запада посещали восточные церкви и наоборот. Обращенная к папе просьба Алексея Комнина о военной помощи основывалась на общих христианских традициях и привела к Первому крестовому походу. Результатом стало возвращение Иерусалима (см. гл. 24). Задним числом, однако, раскол 1054 г. принял более масштабный характер, и уже последующие крестоносцы использовали его как оправдание своего желания атаковать Константинополь.

Вряд ли стоит удивляться тому, что между двумя основными епархиями христианского мира различия со временем только усиливались. В Константинополе говорили по-гречески, а в Риме в ходу была латынь. Перевод с одного языка на другой зачастую оказывался, мягко говоря, неточным. В отличие от средневекового Запада на Востоке священнослужители рангом ниже епископа могли вступать в брак. Целибат требовался только от восточных епископов, так что, если женатый священнослужитель избирался епископом, ему приходилось расстаться с супругой, а ей – пойти в монастырь, расположенный подальше от его епархии. На Западе целибат медленно становился требованием для всех клириков, имевших духовный сан. Женатые мужчины продолжали становиться епископами и желали, чтобы сыновья унаследовали их церкви. В одном разница оставалась очевидной: западные церкви использовали бездрожжевой хлеб, который стал просфорами, в евхаристии, а восточные – раздавали дрожжевой хлеб, больше похожий на булочки. Коленопреклонение было больше свойственно Западу, чем Востоку, где священнослужители в определенные моменты литургии падали ниц у алтаря. Местные обычаи добавляли разнообразие, особенно в вопросе постов: на Востоке мясо ели по субботам, но оно было запрещено в этот день в некоторых церквах Запада, которые готовились к воскресенью, соблюдая пост.

Церкви тем не менее едины в общем стремлении заботиться о христианских душах и способствовать обращению тех, кто не знает, что такое вера в Иисуса Христа. В Византии много людей жило в деревнях, где о нуждах паствы заботились женатые священники. Они крестили и женили детей, хоронили умерших, следили за моральным обликом жителей. В крупных городах эту роль выполняли епископ и его штат. Епископ подчинялся митрополиту или архиепископу, который жил в столице архиепархии. Такая структура зафиксирована в иерархии церковных епархий, которая идет от константинопольского патриарха через несколько рангов митрополитов до епископа. В поздний византийский период многие епархии в европейских провинциях приобрели важность и переместились вверх по списку, приобретя более высокий ранг, за счет тех, что находились в Малой Азии, разоренные и обнищавшие из-за постоянных войн.

Гора Афон оставалась маяком для аскетического монастицизма, а местные монахи и святые люди постоянно побуждали мужчин и женщин посвятить свою жизнь Богу, направляя их духовную жизнь. Когда юный Лука Стирит в начале X в. ушел из дома, он узнал о столпнике в местечке Земена на Пелопоннесе и попросил разрешения служить ему. Несколько лет он изучал аскетические практики вместе со столпником, после чего поселился отшельником на горе Иоанница. Со временем его ученики и последователи основали на этом месте монастырь, и местный губернатор – генерал Кринит – финансировал постройку первой церкви, посвященной св. Варваре, покровительнице военных. Позже община воздвигла на его могиле церковь Св. Луки, соединив ее с церковью Теотокос (Богородицы), таким образом создав в Стирии двойную конструкцию. Слава о чудесах, происходивших на могиле Луки, распространилась очень широко. Ее следствием стали многочисленные дары и денежные пожертвования, позволившие украсить его церковь изысканными мозаиками и фресками, которые сохранились до наших дней. Получая такие дары, монастыри часто становились очень богатыми и могущественными организациями. При этом важно помнить, что их ресурсы основывались не только на императорском покровительстве, но также на искренней вере многочисленных крестьянских семейств, чья преданность ортодоксии была типичной для Византии.

Конечно, не все были согласны с господством христианства в обществе. Ему бросали вызов такие интеллектуалы (или еретики, как посмотреть), как философ Иоанн Итал и харизматичный болгарский лидер Василий Богомил – в начале XII в., или Георгий Гемист Плифон (тоже философ, приверженец языческой религии) в XV в. Но в целом ересь была менее распространена, чем на средневековом Западе. Теологические споры часто вскрывали характерное смешение элементов в византийской культуре. Итал и Плифон представляли философские традиции и культы Древней Греции; Василий – вариации в рамках средневековых религиозных ритуалов. Пусть Византия была хранилищем всех христианских традиций, написанных на греческом языке, но она также сохранила поэмы и рассказы о древних божествах, их храмах и статуях.

Я подчеркивала неизменную силу, которую классическое языческое наследие дало Византии при посредстве образовательных, управленческих и культурных традиций. Они объединялись системой веры, которая являлась конкретно и сознательно ортодоксальной, решительной в развитии христианских определений, предусматривавших разный опыт – для мужчин и женщин, отшельников и общин. Именно при посредстве своей религии Византия вела великие споры не только с мусульманами, арабами и турками, но также с другими христианами, особенно западными. Веками эти споры приводили к одному результату – отказу Византии принять подчиненное положение по отношению к римским епископам. Теологическая изощренность упрямой и настойчивой греческой ортодоксии создала характерную систему веры и слаженной согласованной власти, благодаря взаимодействию патриарха и императора в ее центре. Даже если императоры сражались и умирали как греки и римляне, они желали, чтобы их похоронили и за них молились как за христиан.

Глава 5

Храм Святой Софии

Огромный сфероидальный купол, покоящийся на этом круглом здании, делает его исключительно прекрасным. И кажется, что он покоится не на твердом сооружении вследствие легкости строения, но золотым шарием, спущенным с неба, прикрывает это место.

Прокопий. О постройках

Хотя Йитс назвал свою поэму, написанную в 1928 г., «Плавание в Византию», он никогда не был в Стамбуле. Он посетил Равенну и видел там византийские мозаики, но так и не испытал волнующий опыт прибытия в Византию морем. Подходя со стороны Дарданелл через Мраморное море, с нетерпением ожидаешь появления вдалеке Старого города. И вот наконец на горизонте появляются крепостные стены, а вслед за ними и минареты, окружающие купол собора Св. Софии. Это удивительно волнующий момент. Именно с моря я впервые увидела все это, когда была еще студенткой, и это впечатление запомнилось на всю жизнь, несмотря на изобилие небоскребов в современном Стамбуле, – постепенно увеличивающиеся очертания громады церкви на фоне яр кого неба. Ее огромный купол поражает даже издалека, но изумляет еще больше, когда становятся видны массивные опоры, его поддерживающие. Если обогнуть мыс Сераглио, церковь можно увидеть с другой стороны.

Если внешний вид постройки изумляет, его внутреннее убранство вселяет почтительное благоговение. Освещенные солнечными лучами через окна в куполе и вдоль галереи в вышине мерцают золотом мозаики, а внизу намного темнее. И лишь когда глаза привыкнут к этому немного странному контрасту, можно оценить разноцветные мраморные украшения стен и пола, а рассмотрев резные капители на великолепных колоннах, невольно возвращаешься взглядом к куполу. Этот памятник – всеобъемлющий символ Византии.