Читать книгу "Валя offline - Анна Никольская"

И миссис Робинсон до сих пор хранит верность своему мужу. Носит по нему траур, правда, он у неё разноцветный.

К сегодняшнему уроку она попросила нас принести семейные альбомы. Сама она тоже принесла — целый нотик с фотками из разных стран. Она проецирует их на специальную доску и рассказывает про свои невероятные путешествия.

Вот миссис Робинсон на плато Наска в Перу. Стоит, упёрши обе ноги в гигантский геоглиф-обезьяну, который видно не только с самолета, но даже почти что из космоса!

А вот наша Роби в пустыне Сахара — верхом на двугорбом верблюде. Лица из-под арафатки не видать, зато морду верблюда видно хорошо. Он похож на Петра Сергеевича, с которым мы ехали в поезде.

А вот она на Алтае — в предгорье Белухи, стоит в окружении альпинистов в оранжевых комбинезонах. Они готовятся к восхождению — кругом снаряжение и рюкзаки. Сама она тоже в комбинезоне, и с кучей рыжих волос похожа на прикольный мандарин.

Ещё было много всяких стран, где побывала наша классная, и почти в каждой из них с ней случались какие-нибудь интересные истории. Один раз она даже была в племени у настоящих пигмеев. На фотке вождь племени — ей по локоть! А в руках у него вместо черепа и костей ноутбук!

Когда я вырасту, я буду как она, наша миссис Робинсон — такой же бесстрашной и харизматичной во всём. Я стану фотохудожником и буду колесить по странам третьего мира в поисках приключений, удачных кадров и справедливости. Я побреюсь наголо или, наоборот, сваляю себе дреды и опущусь с аквалангом на дно Атлантического океана. А потом поднимусь на какую-нибудь вершину, обязательно самую высокую в мире, и сфотографирую саму себя в позе чайника: одна рука упёрта в бок, другая приветливо машет в камеру. А когда мне исполнится пятьдесят лет, я встречу старость где-нибудь в Центральной Азии верхом на лошади Пржевальского.

Все уже показали свои альбомы — как под копирку. Флорида, Венеция, Канарские острова, Сардиния, Бали, Ипанема-Бич… Одинаково красивые мамы и довольные жизнью папы на фоне маленьких и больших частных самолётов и яхт. Одинаковые позы, одинаковые смайлы и выражения глаз — их что, вырезали по трафарету? Или на одном заводе штамповали? Я на скутере, мы с папой на дельтаплане, а с мамой (она дайв-мастер, зацени!) — в коралловых рифах. Я зажигаю, мы колбасимся, нам по кайфу, всё было круто…

«Все счастливые семьи счастливы одинаково, а каждая несчастная семья несчастна по-своему» — кажется, так написал Лев Толстой, великий русский писатель.

Откуда он это взял? Откуда он вообще мог знать про меня?!

— Now it’s your turn, Valya[7], — говорит миссис Робинсон.

Я сочиняю что-то про пожар на нашей вилле и про то, что все наши фотографии и флешки, к огромному несчастью, сгорели. На меня смотрят, как на чокнутую, но тут звенит звонок на перемену, и я первая выбегаю из класса.

* * *

Наташин совет мне помог, но не совсем. С Максимом мы теперь общаемся почти каждый день — вместе ходим домой из художки. Он рассказывает мне про разные корабли и подводные лодки, я внимательно слушаю, а потом задаю вопросы. Это Наташа меня научила. Парням обязательно нужно задавать вопросы про интересующие их вещи — они это обожают. Только не много и по существу, а то решат, что ты тупая. Максим хочет стать капитаном дальнего плаванья, ходить у берегов Австралии и Океании, пересекая экватор. А предки хотят, чтобы он стал дипломатом — это в семейных традициях.

В школе нормально общаться у нас как-то не получается. У девочек своя компания, у парней своя. Здесь не принято просто подойти к парню и заговорить, проще послать эсэмэску. На уроке, бывает, парой фраз перекинешься, да и то приходится по-английски. Я всё никак не привыкну.

Мы доходим до конца сквера за двенадцать минут. Болтаем или просто стараемся не наступать на трещинки в асфальте. А потом поворачиваем в разные стороны: Максим налево, а я направо. Это самые счастливые двенадцать минут в моей жизни — они бывают четыре раза в неделю.

Мы даже телефонами обменялись, и Максим мне звонил один раз! Я тогда уже спать легла — он часов в одиннадцать позвонил. Я как увидела его имя на экране, чуть с раскладушки не свалилась! «Ответить» нажимаю, а у самой руки трясутся — в кнопку никак не попаду. И представляю себе, вот сейчас он поздоровается и скажет:

— Не спишь?

И я ему отвечу:

— Нет, а ты?

А он мне:

— Знаешь, не могу уснуть.

— Почему? — спрошу я.

— Всё думаю…

— О ком?

Он помолчит немного, а потом скажет:

— О тебе.

И я тогда наберу побольше воздуха в лёгкие и скажу ему:

— Я тоже о тебе думаю. Постоянно…

Или нет. Я лучше промолчу — так будет загадочней. Но он поймёт всё без слов.

И мы будем молчать, слушать телефонную тишину и друг друга. Потому что самые важные вещи можно сказать и без слов, мне так кажется.

Когда я всё-таки нажала «Ответить», Максим поздоровался и спросил, что у нас завтра: рисунок или композиция. Он, оказывается, расписание где-то посеял.

Я потом долго ещё не могла уснуть — смаковала наш разговор, разглядывая в окошке ноготок новой луны. Ведь он позвонил именно мне. Мне! А в группе у нас ещё шестнадцать человек.

Но всё равно мне этого мало. Мы же не официально встречаемся, а просто, типа, дружим. Да и то только по художке. В школе Максим как будто другой — чужой какой-то и на меня ноль внимания. Может, из-за Чижевича? Мы с ним друг друга не перевариваем. Не знаю… У нас в деревне как-то всё проще было — все друг с другом нормально общались, неважно, парень ты или девочка и из какого ты класса.

— Валечка, ты чего зависла? — ко мне подходит Дина с хитреньким лицом. Она похожа на русалку, которая только что утопила кого-то в пруду.

Везёт ей. Дина по поводу парней вообще не заморачивается — у неё бывших не знаю сколько! Летом она познакомилась в Англии с одним испанцем — они провстречались целых три недели! Даже целовались и ездили вместе на пляж. Теперь он ей пишет каждый день, зовёт к себе в Испанию.

— У тебя что, праблы?

— Да так… — я краснею.

— Понятненько… И кто он? — Дина прищуривается, как кот на сметану.

И меня вдруг прорывает: я беру и всё ей выкладываю как на духу. Как на исповеди.

* * *

Я ходила на исповедь один раз — с бабушкой. Просто меня некуда было больше девать, и мы пошли вместе. Лиза долго к ней готовилась — три дня постилась, читала каноны и записывала на бумажку свои грехи. Даже с мамой ни разу за это время не поругалась.

Мы пришли в церковь и долго там стояли, пока шла служба. У меня ужасно ныли ноги, и хотелось в туалет, но нельзя было. А когда настала наша очередь, вернее бабушкина, идти к батюшке, Лиза вдруг занервничала и куда-то убежала. Даже меня впопыхах забыла там, в церкви. Потом, конечно, вернулась, и мы пошли на карусели, а потом в кафе-мороженое.