Читать книгу "Пространство мышления. Соображения - Андрей Курпатов"

Второй тезис. Существенной особенностью мира интеллектуальной функции является то обстоятельство, что он не имеет никаких естественных ограничений, то есть здесь допустима любая возможная комбинация интеллектуальных объектов друг с другом, а «достоверность» (как ее понимал, например, Л. Витгенштейн) в этом мире может быть лишь вынужденной, и единственным, хотя и косвенным ограничителем в нем выступают для нас «другие люди», действующие, однако, не сами по себе и не непосредственно, но только через тот же наш индивидуальный мир интеллектуальной функции.

Весь мир в некотором смысле стоит на естественных содержательных ограничениях, которые мы обычно считаем «законами природы» или некими производными от этих законов. Не так важно, как это происходит на самом деле – верна ли, например, теория гравитации (как и множество иных теорий из физики, химии, биологии, физиологии и т. д.), но некий факт, судя по всему, имеет место быть: есть сила, которая каким-то образом воздействует на материю и определяет то, как, по крайней мере, пространственно она себя ведет.

Грубо говоря, Луна не может по собственному произволу взять и куда-то улететь со своей орбиты, потому что сама эта орбита есть результат действия неких естественных сил – инерции, гравитации, вращения – не важно. Важно то, что все в этом мире детерминировано и как-то взаимосвязано (пусть и через сложные системы блоков, через отношения систем друг с другом). Впрочем, соответствующая детерминация тоже своего рода условность: есть, надо полагать, вероятность, вариативность и множество прочих нюансов. Но в естественном мире нет некого «чуда своеволия» – какие-то законы в нем действуют и всё как-то всем прочим определено.

Если взять биологическую метафору – никакие процессы нашего организма не происходят сами по себе. Да, раковые клетки, например, регулярно в нашем организме нарождаются – это «случайность», «вариативность», «вероятность» (как угодно), а наша иммунная система постоянно с ними борется и в какой-то момент («случайность», «вариативность», «вероятность») даст сбой, не справится и пустит жизнь под откос. Но в любом случае, даже если и допустить некую – случайную, вариативную, вероятностную – «свободу» действий в биологических системах, то всё равно здесь рано или поздно так или иначе обнаруживаются какие-то естественные ограничения: раковые клетки ограничиваются действием иммунной системы, жизнь раковых клеток огранивается ресурсами организма, обеспечивающими их пролиферативный рост, так что в конечном счете этот организм всё равно умрет и рак умрет вместе с ним. Это сильно упрощенный образ, но он вполне отчетливо, на мой взгляд, демонстрирует эффект, который можно было бы назвать «естественными содержательными ограничениями».

Естественные содержательные ограничения – это нечто вроде универсального предустановленного закона, что-то наподобие закона сохранения энергии: все естественные системы как-то ограничены сами в себе. Даже бактерии, как теперь известно, обладают специфическим «социальным поведением» [Б. Басслер], суть которого состоит в том, что размеры соответствующих колоний регулируются сами в себе – внутренним, образно говоря, химическим диалогом. И какую естественную систему мы ни возьмем, мы всегда обнаружим в ней некие компенсаторные механизмы, какие-то внутренние взаимоограничения системы, которые и диктуют ей порядок действий. Грубо говоря, в естественных системах ничто не висит просто так в воздухе и «чудесного своеволия» в них нет.

Но поразительным образом мы со своим миром интеллектуальной функции как-то из круга этого жесткого детерминизма вырвались. Не то чтобы мы обрели действительную «свободу воли» (чтобы претендовать на это, надо хотя бы понять, если ли у нас личность и что это такое), но мы и правда оказались в мире, где естественные ограничения отсутствуют – в мире интеллектуальной функции. Ребенок способен интеллектуально совмещать совершенно, казалось бы, несовместимые вещи: «богадельня – это там, где бога делают» [Л. С. Выготский], не испытывая при этом никаких затруднений. Так ребенку, играющему элементами своего индивидуального мира интеллектуальной функции, всё «понятно» – и что такое «богадельня», и что такое «бог», и даже, вероятно, как его «делают». Нет проблем!

Нет проблем, потому что в мире интеллектуальной функции не существует естественных ограничений – именно об этом я и пытаюсь сейчас сказать. Но зато в нем есть «другие люди», причем они есть в самом нашем индивидуальном мире интеллектуальной функции, и именно они могут понудить нас к тому, чтобы мы понимали под «богадельней» – собственно богадельню, а не что-либо иное. То есть не мы сами, но интеллектуальные объекты в нас («другие люди» – это интеллектуальные объекты нашего индивидуального мира интеллектуальной функции) создают постепенно такую структуру пространства нашего мышления, что ограничения, которых в нем не было изначально, постепенно тут появляются.

Это, вообще говоря, если задуматься, невероятно странная и парадоксальная штука, но, судя по всему, именно так это и работает. В процессе своего онтогенетического развития мы интроецируем в себя некий культурно-исторический объем, а он в нас (в нашем внутреннем психическом пространстве) как-то располагается. Здесь степени свободы, если так можно выразиться, еще очень значительны, но сама по себе система, напротив, малофункциональна. Так что в процессе индивидуальной эволюции нашего индивидуального мира интеллектуальной функции, этому «червяку», пользуясь образом Конрада Лоренца, еще только предстоит обрести «скелет» – за счет чего степени свободы элементов в нашем индивидуальном мире интеллектуальной функции уменьшатся, но зато функциональность системы, напротив, возрастет.

И вот тут самое интересное: данный процесс обусловлен тем, что мы посредством наших взаимодействий с нашими же собственными интеллектуальными объектами (!), которыми в нас являются «другие люди», вынуждены как-то себя – свой индивидуальный мир интеллектуальной функции – специальным образом организовать. Соответствующий «скелет», таким образом, прорастает в нашем индивидуальном мире интеллектуальной функции как бы сам по себе, но именно за счет того, что нам приходится выстраивать «свои отношения» с этими специфическими интеллектуальными объектами нашего же собственного индивидуального мира интеллектуальной функции – с «другими людьми», сопротивляющимися нам через эту «материю» нашего собственного мира интеллектуальной функции.

По сути, это сопротивление «других людей» (наших интеллектуальных объектов) нам же в нашем же индивидуальном мире интеллектуальной функции и формирует в нас некую сетку естественных ограничений. И всё это в конечном итоге приводит к тому, что мы можем пользоваться собственным индивидуальным миром интеллектуальной функции как вполне работоспособной структурой, обладающей необходимыми для этого внутренними ограничениями («скелетом»).

Третий тезис. Поскольку специфическое мышление человека (в отличие от феномена интеллектуальной активности как таковой) актуализируется только в тот момент, когда он сталкивается с каким-то препятствием [Л. С. Выготский], то очевидно, что подобными «точками сопротивления» для нас, побуждающими наше мышление (разворачивающееся, понятно, в нашем индивидуальном мире интеллектуальной функции), являются «другие люди». Именно они – эти специфические объекты нашего индивидуального мира интеллектуальной функции – и формируют в нас тот каркас (скелет), который определяет саму логику нашего мышления, его траектории, поле его сил, особенности его внутреннего напряжения.