Читать книгу "Пламенная роза Тюдоров - Бренди Пурди"

Но я повернулась к нему со слезами на глазах и просто сказала:

– Отец, я люблю его.

Обсуждать больше было нечего. Уже через час мы с Робертом преклонили колени перед алтарем, и сердце мое сладко заныло от безумной любви. И я поверила тогда, что все мои мечты непременно сбудутся и что это – лишь первый шаг на большом пути, который нам суждено пройти вместе…

Глава 3

Эми Робсарт Дадли Деревня Камнор близ Оксфорда, графство Беркшир, воскресенье, 8 сентября 1560 года

– Что с тобой, голубка моя? – с озабоченным видом спрашивает Пирто, нежно касаясь рукава моего платья и опускаясь на колени рядом со мной. – Ты такая грустная! Снова боли?

– Все хорошо, Пирто, – слабо улыбаюсь я в ответ. – Просто не пойду на ярмарку сегодня. Нет, нет! – Я протестующе касаюсь ее губ. – Ты иди вместе с остальными, повеселитесь, я настаиваю и не желаю слышать никаких возражений. Возьми мой кошелек и купи мне пирогов, сидра и лент для волос – целый ворох, всех цветов радуги! Трать, сколько захочешь, а как вернешься – расскажешь мне обо всем. Сделай это, Пирто, если ты меня любишь! Не знаю, что происходит, но мне отчего-то хочется побыть в одиночестве, остаться в тихом, безмолвном доме одной-одинешенькой. Обдумать все, услышать голос собственного разума. Пожалуйста! – С этими словами я беру ее руки в свои. – Мне больше ничего не нужно, сделай для меня только лишь это.

– Миледи, я не хочу оставлять вас одну… – хмурится Пирто, и морщины на ее лице будто становятся еще глубже.

– Всего на один день, Пирто, подари мне один день тишины и покоя, со мной все будет в порядке, – уговариваю я ее. – Пожалуйста, выполни мою просьбу! И остальным скажи, чтобы шли на ярмарку, заставь, если вдруг воспротивятся. Дайте мне возможность хоть одно воскресенье провести наедине с собой.

Пирто вздыхает, но все же сдается:

– Как скажете, миледи!

Затем раздается едва слышный хруст ее усталых суставов, она поднимается на ноги и вновь начинает суетиться – посылает вниз, в кухню, за подносом с едой, прикрытым аккуратно таким образом, чтобы ни вид ее, ни запах не побеспокоили меня. Завтрак должен был просто стоять в комнате, на случай, если вдруг у меня проснется аппетит. Нянюшка велит принести лекарства, воду, вино, чистый таз и сушеный имбирь, чтобы я могла побороть тошноту, и выставляет все это на столике рядом с моим креслом так, чтобы можно было дотянуться, не поднимаясь с места. Кроме того, по моей просьбе она достает красивую эмалированную, красную с золотым, коробку засахаренных кисло-сладких вишен, которые привез мне в последний раз из Лондона Томми Блаунт. Хоть я и не могла заставить себя съесть даже одну ягодку, потому как стоило мне только на них посмотреть, и мой желудок сразу начинал протестовать, мне все же нравилось любоваться этими засахаренными вишнями, уложенными аккуратными рядами, словно круглые неограненные рубины на подносе ювелира.

Моим размышлениям вдруг помешал шумный спор, разгоревшийся за дверью. Пирто тут же поспешила прекратить шум, а я поднялась и вышла вслед за ней в длинную галерею, где, проникая через арочные окна, неясные солнечные лучи играли на холодном каменном полу, тщетно пытаясь согреть его, словно пылкий любовник – равнодушную к нему деву.

– Что за нелепость? – возмущалась мистрис Одингселс, размахивая запиской, которую я отправила ей поздно вечером накануне, велев отдать хозяйке сразу, как только она проснется.

Ее груди сотрясались от кипучей, безудержной и нарочитой ярости так сильно, что я даже стала опасаться, что они разорвутся, как пушечные снаряды, прямо в слишком туго затянутом лифе ее бордового платья. Стоило мне появиться в галерее, она отступила назад и наградила меня испепеляющим взглядом.

– Воскресенье – это день Господень, леди Дадли, и все богобоязненные дети Его должны оставаться дома и возносить Ему молитвы, читая Библию, а не на ярмарке развлекаться! И уж тем более негоже нам, дворянам, в такой день шататься праздно вместе с простолюдинами, завсегдатаями подобных торжищ! Уверена, без их громкой и грубой ругани, пьяных дебошей и прочих ужасов не обойдется даже сегодня! – С этими словами она брезгливо наморщила нос, как будто одна только мысль о народных гуляниях смердела, словно корзинка, доверху наполненная тухлыми яйцами.

Ее лицемерная нотация взбесила меня так, что я едва не сказала ей, что если она так сильно обеспокоена соблюдением заповедей Господних, то ей самой не стоило бы надевать в воскресный день платье со столь низким корсажем. Но я слишком устала, чтобы стоять здесь, а препираться, подобно курицам, дерущимся за единственного петуха в курятнике, было ниже моего достоинства, так что я решила не обращать на нее внимания.

Мистрис Форстер презрительно фыркнула, поправила изумрудно-желтый лиф своего нового платья, спрятала светлый локон, выбившийся из-под отороченного кружевом белого льняного чепца, и напустилась на лицемерку:

– Можешь смотреть свысока на всех и строить из себя образец благочестия сколько хочешь, Лиззи Одингселс, но лично я посещала деревенские ярмарки всю свою жизнь, и большинство из них устраивались именно по воскресеньям. И знаешь что? Я радовалась, как ребенок, несмотря на то что я – не менее знатного происхождения, нежели ты. И тебе все равно гореть в аду за то, что ты стала подстилкой моему мужу, не важно, ходишь ты на ярмарки или же остаешься дома хоть с целой стопкой Библий!

С этими словами она задрала нос и, взмахнув желто-зелеными юбками, отправилась искать своих детей, чтобы принарядить их перед тем, как отправиться на ярмарку, довольная тем, что ей удалось поддеть мистрис Одингселс. Я нисколько не сомневалась, что еще очень долго она будет кипеть от злости, словно забытый на плите чайник, упоминая при каждом подходящем случае о том, как весело ей было на ярмарке, в то время как некоторые лживые лицемерки со слишком высоким мнением о себе остались скучать дома.

– Мистрис Одингселс права, воскресенье – день Господень, – торжественно, словно судья, выносящий приговор, провозгласила одетая во все серое седовласая мистрис Оуэн, выделяя интонацией каждое слово так, словно оно было тяжелым, как гранитная плита, – и в день этот должно предаваться размышлениям и молиться. Вернувшись из церкви, я запрусь в своих покоях и проведу оставшуюся часть дня за чтением Библии.

– Нет, вы должны уйти! – стала настаивать я, переводя обеспокоенный взгляд с одной женщины на другую и пытаясь всеми силами побороть в себе желание упасть на колени и умолять их выполнить мою просьбу.

Мистрис Оуэн, уверена, мне не помешает, но вот провести этот день в компании мистрис Одингселс мне бы совсем не хотелось. Я жаждала мира и покоя, тишины и уединения, чтобы никто не подсматривал за мной и не навязывал свое общество, когда я не хочу никого видеть. Знаю, если она останется дома, то совсем скоро устанет пребывать наедине с собой и будет искать общения хоть с кем-нибудь, даже со мной. Эта женщина сядет за один стол и выпьет чарку хоть с самим Сатаной, если он согласится скрасить ее одиночество, пусть и на полчаса.