Читать книгу "Друзья и возлюбленные - Джоанна Троллоп"

— Где ты будешь учиться? — спросила Хилари, протирая очки полой свободной красной рубашки.

— Здесь. Я сам научусь.

Он закупил множество книг, авторами которых были пищевые аналитики, пищевые психологи и повара. Он составлял бесконечные списки разнообразных вкусов. Его первый блокнот начинался так: «Запах. Семь разновидностей: цветочный, мятный, гнилостный, горелый, пряный, хвойный и цитрусовый. Британская энциклопедия, издание 1924 года». Лоренс купил себе набор ножей и тренировался до тех пор, пока не научился резать чеснок и травы со скоростью пять-шесть ударов в секунду. Он приобрел всевозможную утварь из чугуна, нержавеющей стали, меди, бамбука, фарфора, стекла и принялся объяснять Хилари разницу между вымачиванием и маринованием, солением и засолом. Порой он неожиданно возникал перед женой с ложкой бульона, тушеной оленины или лимонного чатни, желая немедленно узнать ее мнение. Лоренс читал книги по кулинарии Элизы Актон, Мэри Френсис Кеннеди Фишер, Элизабет Дэвид и Джейн Григсон, покрывая поля пламенными восклицательными знаками. Когда родился Адам, он приехал в больницу не с цветами, шампанским или гранатовыми бусами (которыми Хилари весьма недвусмысленно восхищалась), а большим, похожим на хлеб кексом собственного изобретения с мараскиновыми вишнями и именем Адама, выложенным сверху из засахаренной апельсиновой цедры.

То были чудесные годы. Он чувствовал себя алхимиком или даже волшебником, а кухня представлялась ему храмом, лабораторией и машинным отделением одновременно. Хилари могла делать с гостиницей что угодно, как, впрочем, и с мальчиками, которые с малых лет уяснили, что на кухне папу беспокоить нельзя. Однако с увеличением отеля неизбежно пришли перемены. Вместо семи номеров стало двенадцать, и на кухне появилась первая партия стивов и кевинов — только-только из технических колледжей, со свеженькими дипломами, они должны были помогать Лоренсу, но почему-то их работа его не устраивала. Они шутили, курили, играли в футбол пустыми банками от колы и, сами того не сознавая, нарушали уединение и магию кухни. Через полгода эти юноши покидали Уиттингборн, искренне веря (подобно Джорджу), что настоящая жизнь ждет их в Бирмингеме или Лондоне. А Лоренсу приходилось заново натаскивать двух стивов и кевинов, которых в колледже учили не готовить, а обслуживать гостей и для густоты сыпать в соусы муку. Поварами они становились потому, что эта профессия всегда востребована. Как бы плохо ни жилось людям, есть им надо.

Лоренс — не без доли самобичевания — считал, что лишь несколько его помощников работали с интересом и увлеченностью. Особенно ему запомнился парень из семьи, в которой из всей кухонной утвари была одна сковородка, — по вечерам он ходил на курсы французского. Большинство же поварят только резали, помешивали и бланшировали, не в силах прочувствовать разницу между приготовлением пищи и простой стряпней.

Сидя за кухонным столом во время дневного затишья, Лоренс все чаще думал, что и он теперь скорее стряпает, нежели готовит. С ним произошло то же, что часто бывает с талантливыми учителями, которых назначают на высокие должности: учительство как таковое уступает место счетоводству и ведению дел. «Би-Хаус», увеличившись, стал не просто больше: он изменился до неузнаваемости.

Вместе с тем Лоренс и Хилари остались прежними. Да, поменялись их жизни, но не характеры и мнения. Хилари всегда была твердо убеждена, что их гостиница — не только семейное дело, но и дом. Она так и не наняла управляющего. «Управляющие сделают отель безликим и привнесут в него дух, чуждый Вудам, а ведь именно дух семьи лежит в основе „Би-Хауса“», — говорила Хилари. Теперь у нее было столько дел, что часть их неизбежно проникала на территорию Лоренса. Хилари завидовала целостности и неприкосновенности его творческого мира. Лоренс чувствовал, что в любую минуту она может добавить: «А обо мне ты подумал?»

Порой он задавался вопросом: вспоминает ли она о мечтах своей юности? Жалеет ли, что не стала врачом? Несколько лет назад он запросто спросил бы об этом жену, однако сейчас не горел желанием услышать ответ. В глубине души боялся, что Хилари втихомолку составляет список того, чем потом его попрекнет: «Би-Хаус», Уиттингборн, его должность шеф-повара. И еще Джина, которая всю жизнь была другом семьи, а теперь он почему-то стал за нее в ответе.

— Она твоя подруга, — по-детски заявила Хилари.

— Наша.

— Не я ее выбирала, а ты! Я только ради тебя с ней подружилась.

«Я тоже ее не выбирал, — подумал Лоренс, разминая в руках лист вербены. — Она просто появилась в моей жизни, а я появился в ее. Это было совпадение: такое же, как знакомство с Хилари. Я никогда не был влюблен в Джину, но сразу полюбил ее — она была такая милая и аккуратная, словно спелое яблоко: блестящие волосы, чистая кожа, ровные зубы. Я любил ее за одухотворенность, любопытство и богатое воображение. Джина мечтала изучать языки и путешествовать, и я часто представлял, как она будет восхищаться океанами и континентами, как ей будет интересно и хорошо. Однажды она сказала, что образование открывает перед нами множество дверей и мы должны пытаться войти в каждую. А потом Джина встретила Фергуса. Наверное, она увидела в нем очередную открытую дверь. В каком-то смысле так оно и было, однако стоило ей войти, как он захлопнулся и сбил ее с ног. А пока она силилась встать, Фергус прекрасно держался на ногах; он мог жить спокойно, лишь нарушая ее равновесие. Бедная Джина, бедная глупышка, она карабкалась в гору, а на самой вершине ее сбрасывали обратно в пропасть. Что хуже всего, Фергус вовсе не хотел причинять ей боль; он делал это из необходимости».

Наверху, в фойе, потолок которого по задумке сумасшедшего архитектора был на шесть футов выше кухонного, надрывался телефон. Потом кто-то схватил трубку — наверняка Хилари или Дон. Мимо в сторону гостиничной стоянки проехала машина. Стоянка была такая крошечная, что жильцам приходилось биться за свободное место: даже в солнечные дни многие возвращались пораньше, лишь бы поставить машину.

Открылась дверь, и на кухню вошел Кевин в красной бейсбольной кепке, надетой задом наперед. В руке он держал свернутую газету «Вечерний голос Уиттингборна».

— Привет, — безрадостно сказал Лоренс.

— Здрасьте! — ответил Кевин и захлопнул дверь с такой силой, что дрогнули стены. — Скоро построят обводную дорогу. И огромный супермаркет товаров для дома. Так в газете написали. Клево, да?

* * *

— Можно мне тут покурить?

— Нет! — отрезала Софи.

Она сидела за столом у себя в спальне, возле окошка, которое выходило на разбитый Фергусом средневековый сад, и ожесточенно писала что-то в тетради, сгорбившись и закрыв волосами листок.

— Да ладно тебе! — не унимался Гас.

Он лежал на ее кровати, прижав к груди зеленого плюшевого бегемота. Ви подарила внучке эту игрушку на седьмой день рождения. У бегемота был чудесный войлочный нос и задумчивые полуприкрытые глаза.

— Нет! Это моя спальня, и курить я здесь не разрешаю.

Гас опять подарил Софи цветы: три розы в белом облачке перекати-поля, украшенные листьями эвкалипта. Он очень вдумчиво выбирал этот букет и, кажется, угодил Софи. Она поставила его в черную вазу на столе.