Читать книгу "ЧЯП - Эдуард Веркин"

– Я ее по-человечески просил, – продолжал Лобанов свою печальную повесть. – Одной хватит, я осознал, не надо восемь, а она лепит и лепит. Что мне ее было – пинками отгонять? Вот, теперь поглядите что.

– Красиво, – согласился Грошев. – Как тебе, Костя?

– Оригинальный фасон, – сказал Синцов. – Божья коровка из ада.

Грошев посмеялся.

– А это, Чяп, что, дружбан твой? – кивнул Лобанов на Синцова. – Тоже по монетосам?

Интересно, почему Чяп, подумал Синцов? Необычное прозвище, хотя Грошеву почему-то идет. Чяп. Чяп-Чяп.

– Мой брат, – представил Синцова Грошев. – Константин. Да, тоже нумизмат. Разновидчик. Брат-разновидчик.

– Ого, – с уважением кивнул Лобанов. – Разновидчик – это реально. Сионистский рубль, злой Толстой, все дела.

– Ну да, – кивнул Синцов.

Хотя ни про сионистский рубль, ни про злого Толстого Синцов понятия не имел.

– Говорят, скоро Питерский двор закрывают для ходячки. Правда?

– Возможно, – уклончиво ответил Синцов. – Пока еще до конца не ясно, его то и дело закрывают.

– Мне в позапрошлом году на заправке полтинник две тысячи седьмого отсыпали, – сообщил Лобанов одновременно с печалью и раздражением. – Но непростой, а перепут с пятью копейками. Я тогда про разновиды не в курсах был совсем, думал, что просто кривая монета, на сигареты не хватало, так я ее в ларек и сдал. Прикидываешь?

Видимо, сдача этого полтинника в ларек была фатальной ошибкой, поскольку лицо у Лобанова сделалось катастрофическим, а у Грошева сочувственным.

– С каждым могло случиться, – посочувствовал Синцов. – Я поначалу тоже часто косячил, потом привык. Главное – учить матчасть.

Про матчасть Синцову понравилось самому, читал на каком-то форуме, сейчас применил.

– Он вообще матерый разновидчик, – добавил Грошев. – Определяет штемпель с полувзгляда. Большой специалист.

Синцов кивнул.

– Уважуха, – Лобанов протянул руку.

Синцов робко протянул руку в ответ, опасаясь, что Лобанов выдернет его на себя и бросит через бедро.

– Лоб, – гангстер поймал руку Синцова, сжал сильно, как полагалось приветствоваться конкретным людям из Палермо.

Вот и познакомились.

– Вовремя у тебя брат приключился, – улыбнулся Лоб хорошими зубами. – Я тебе как раз тут кое-чего подогнал, как договаривались.

Лоб достал из кармана плотный полиэтиленовый сверток, из свертка темные серебряные монеты, нанизанные на грубый шнурок. Монисто, вспомнил Синцов.

– Как? – самодовольно спросил Лоб.

– Не знаю… – зевнул Грошев. – Смотреть надо. А так… Грамм триста плохого серебра.

– Но монетосы-то реальные, – принялся убеждать Лобанов. – Я посмотрел, есть нечастые…

Грошев брезгливо взял монисто, убрал в карман, спросил:

– Все?

– Нет, конечно, не все.

Лоб открыл багажник «Тойоты».

– Забирайте, пацанчики, – сказал он. – Ваши труды приехали.

– Опять лом? – без энтузиазма поинтересовался Грошев.

– Какой лом, ты, Чяп, не путай! Смотри, я тут хорошей солянки добыл, – сообщил Лоб. – Пять мешков с рублями, на семь с половиной штук. Будет что вам перемыть, выгружайте, что ли.

В багажнике кучкой белели матерчатые мешки с опломбированными бирками, Грошев стал выгружать, Синцов стал помогать. Деньги оказались тяжелые.

– Там, Чяп, еще коробок. Все, как ты заказывал.

Почтовую коробку, в которой что-то интересно позвякивало, Лоб вручил Грошеву в руки, Грошев убрал ее под мышку.

– Нормально, – кивнул Грошев. – За неделю разберусь, может, за две. Братан вон поможет.

– Помогу, а чего, – согласился Синцов.

– Не торопитесь особо, – махнул рукой Лоб. – Я все равно домом буду занят, времени не останется. А, у меня еще ведро…

Лоб углубился в багажник, вытащил трехлитровое пластиковое ведерко, закрытое лопухом. Ведерко он вручил Синцову. Тяжелое оказалось.

– Там какалики разные, нарыл слегонца, может, что интересное попадется.

Синцов заметил скептическое выражение, промелькнувшее на лице Грошева.

– Короче, пацаны, работайте, – усмехнулся Лоб.

– Как скажешь, – кивнул Грошев. – Лето длинное.

– Да, длинное… А с этим-то колхозом можно что сделать?

Лобанов похлопал по наклейке.

– Конечно, – кивнул Грошев. – Сейчас все наладим…

Грошев открыл бутылку с прозрачной жидкостью, запахло спиртом.

– Полировку не поведет? – настороженно спросил Лобанов. – Если лак съедет, я потом его здесь уже не положу, придется в область гнать.

– Не боися, – отмахнулся Грошев. – Все будет четко. А это тебе.

Грошев сунул бутылку Лобанову.

– Протри руки, а то скоро намертво пристанет, потом с кожей срезать придется, – посоветовал Грошев.

Лобанов взял бутылку, вытянул зубами пробку и стал поливать руки, а потом не удержался и жестом из старых черно-белых фильмов вылил пригоршню спирта себе на шею.

Грошев тем временем занимался наклейками. Он размял пальцы, погладил круглую бумажную блямбу на лобовом стекле, подцепил ее ногтем. Попробовал то есть подцепить, блямба сопротивлялась, но Грошев был ловок и все-таки победил, отклеил краешек. Затем произошло следующее, Грошев выдохнул и невидимым рывком сорвал наклейку. Скомкал, сунул в карман.

– Золотые руки, – Лобанов похлопал Грошева по плечу. – Слава о нем дошла до самых отдаленных частей нашей великой страны.

Грошев сорвал вторую наклейку. Наверное, у него действительно непростые пальцы, подумал Синцов. Во всяком случае, наклейки отрывались одна за одной. Легко.

– Одну оставь, – остановил Лоб Грошева на восьмой.

– Зачем?

– Хочу посмотреть, сколько продержится. Ладно, пацаны, я поехал.

Лобанов запрыгнул в машину и укатил, Грошев и Синцов потащились в дом.

Отца Грошева на веранде уже не было, пахло табаком и валерьянкой. В комнате Грошева химический запах сделался крепче.

Грошев сгрузил мешки с монетами в ящик, коробку со звоном поставил на подоконник, открыл и стал смотреть внутрь нее с умилением.

Синцов сел в кресло, придвинул ведро, снял лопух с ведра. Внутри оказались, конечно же, монеты. Разного размера, разного цвета, очень старые и очень плохие. Если бы Синцов не знал, что Грошев интересуется монетами, он никогда не подумал бы, что это они. Мутные кружки, покрытые плесенью, или ржавчиной, или застывшей землей, на большинстве вообще ничего не виделось.