Читать книгу "Человек и история. Книга вторая. «Шахтёрские университеты» и «хрущёвская оттепель» на Северном Урале - Владимир Фомичев"

Я не заставил себя уговаривать, и вскоре наша троица, покачиваясь, под гитару горланила:

Хорошо в степи скакать,

Свежим воздухом дышать,

Лучше прерий в мире места не найти,

Если солнце не печёт,

И лошадка не трясёт,

И пивные попадаются в пути…

Таким образом мы получили полный букет успеха от своих почитателей. Нам это так понравилось, что мы продолжили это гуляние в общежитии и прогуляли всю новогоднюю ночь. Долго продолжать такое гуляние не позволяло стеснение в средствах, денежных, разумеется.

Общежитие опустело, все разъехались по домам, благо эти дома были не так далеко. Оставшихся в общежитии было немного: я, Стасик как круглый сирота да ещё несколько ребят, которым дом не улыбался из-за большой отдалённости. Подогревать продолжение праздника решили перцовкой, из-за её доступности. А для лихости решили наливать полный стакан «Перцовки» и выпивать её через трубочку пульверизатора, без передышки, причём наклонившись над стаканом, который стоял на столе. Гусарский аршин, из-за своей легковесности, попросту отдыхает по сравнению с придуманной нами экзекуцией.

Стае, как и многие в то время, был гитарист-самоучка. Эти пресловутые «три аккорда». В арсенале у него был небольшой репертуар очень популярных в то время песенок, а его негромкий, задушевный голос очень хорошо передавал настроение этих шлягеров. Треньканье Стаса на гитаре, видимо, не очень устраивало его однокомнатников, так что я очень кстати оказался почти единственным и благодарным слушателем. Моё внимание к его творчеству стимулировало расширение его репертуара, улучшало технику игры на семиструнной гитаре, которую он впоследствии долго и тщательно реконструировал, в итоге получилась у него классическая, строгая на вид гитара с глубоким мелодичным звуком.

Стае, сам составивший клей, кокетливо насмешничал над собой: сам Амати такого клея не смог бы составить. До сих пор я ностальгирую по тем задушевным концертам Станислава Логинова.

Глава 18. Что такое бар

На этот вопрос, кому его ни задай, сразу же ответят: это такое место, где наливают. А вот и не совсем так. Я в то время знал, что бар – это режущая часть врубовой машины или угольного комбайна. Эта часть, быстро вращаясь, колет, рубит, откалывает уголь, отделяя его от пласта. Как мне повезло с Пьянковым насчёт театра и литературы, а с Логиновым – с его песенным репертуаром, мне так же повезло и с технической частью, необходимой для моей специальности.

Эдик Ивченко, уже имевший специальность машиниста врубовой машины, организовал кружок по практическому изучению горных машин. В обширной полуподвальной лаборатории имелось несколько типов машин, серийно выпускаемых для горной промышленности. Одно дело пройти с преподавателем во время занятий с группой, где преподаватель, стуча указкой по корпусу машины, комментировал: это угольный комбайн, а вот это врубовая машина. Они созданы, чтобы облегчить труд шахтёра, частично заменив его ручной, опасный, тяжёлый труд. Эдику и нам, его кружковцам, этого было явно недостаточно.

И мы, под предводительством Ивченко, засучив рукава, разбирали, собирали, меняли резцы в клеваках. Посредством лебёдки и троса, учились перемещать эти агрегаты вправо, влево, вперёд, назад. Я тогда даже не предполагал, как это мне пригодится в очень недалёком будущем, на практике. Во время этих наших лабораторных занятий наш неофициальный руководитель Эдуард Ивченко чудесно преображался. Так уж ему нравились эти неуклюжие, грубые на вид машины, что эта страсть передавалась и нам, делая нас его добровольными, благодарными энтузиастами.

Одно дело – нарисованный на плакатах редуктор, схемы электрической цепи, другое дело – когда ты сам, своими руками, чёрными от масла, переберёшь валы, шестерёнки, которые значительно тяжелее, чем в наручных часах. После такого не очень лёгкого занятия подолгу сидели на разогретых корпусах машин, покуривали, благо что это ещё не в шахте, где курить было смерти подобно, и не только одному курильщику. Эдик увлечённо, с присущим ему азартом, рассказывал, как он подрубал пласты своей врубовой машиной, которую он ласково называл «Машенькой».

Не всем обучающимся нужна была такая романтика. Многие, не стесняясь, признавались, что им лишь бы диплом, а там уж если не мамки-няньки, как в сказке, то дядюшки, папочки найдут им тёплое местечко, не связанное с подземными трудными, грозными и опасными работами. Примеров тому было великое множество. Поступает, используя блат, в медицинский институт, оканчивает его, а идёт работать на эстраду, пописывает зубоскальные скетчи, юморески, чтобы смешить этими пошлыми хохмами туповатого посетителя концертов. Мало того, они ещё презирают тех, кто не смог увернуться от шахт, мартенов, а то и от священного долга служить в армии.

Глава 19. А как обстоят дела…

А как же с боксом? Тренер, который так радушно, учитывая мои данные, принял меня в свою секцию, очевидно, не ошибся. Он быстро поставил мой удар, похвалив, что я не делал этого ранее, как глупые самоучки, что потом очень трудно поддаётся исправлению. Видя моё усердие и настырность на тренировках, он ненавязчиво корректировал мои упражнения советами по тактике и даже обозначал стратегию боя. Всё чаще давал мне в спарринге более опытных спортсменов, уже разрядников и имевших соревновательную практику. Я терпеливо сносил пропущенные удары, исповедуя пословицу: за одного битого двух небитых дают.

Зато и мои удачные удары радовали не только моего тренера, но и моего более опытного спарринг-партнёра. Это был негласный кодекс: радоваться не только своим успехам, но и успехам своего товарища. Я быстро наглел, а в спорте наглость – отнюдь не отрицательное явление. Так что тренер, посоветовавшись со «старичками», включил меня в команду на очередное соревнование. Означало это то, что я был приглашён на сборы, где уже были усиленные тренировки и соответственная кормёжка, за счёт ДСО. На время сборов и соревнований меня освободили от лекций, что вызвало зависть моих добрых товарищей.

Никогда в жизни я ещё так сытно, калорийно не питался. И хотя мышцы быстро наливались какой-то неукротимой силой, вес совершенно не увеличивался, иногда даже сползал вниз, грозя покинуть мою весовую категорию. А чтобы этого не случилось, на моей тарелке появлялись дополнительные куски мяса или какой-нибудь другой белковой еды. Я однажды услышал, как тренер, с кем-то разговаривая, посетовал: как бы не перегорел. Уж больно строптив, как «норовистый конь». Не трудно было догадаться, что речь шла обо мне. Остальные члены команды, достаточно опытные, уже «мастерились», знали себе цену и вели себя достаточно солидно.

Я в своей весовой категории был не единственным в команде. Впереди меня шёл более опытный, поднаторевший в соревнованиях, боксёр. Тренеры команд, участвующих в турнире, были давно знакомы, хорошо знали опытных или перспективных боксёров из других команд, намечали планы, в которых предусматривалось не мешать друг другу, если в этом нужды нет. Этакие «договорники». Многоопытные члены команд понимали ситуацию, да и тренер доверял им вполне и мог намекнуть что, с кем, как и когда. Неуправляемый процесс порождает хаос. Я, хотя и был членом команды, как бы даже полноценным, полноправным, но тем не менее моё участие в боях не было обязательным.