Читать книгу "Зеркало для слепого - Борис Пугачев"

Ресторан с доставшимся ему от социализма расхожим названием «Ивушка», находящийся на другом конце города, оказался взятым кооператорами в аренду стандартным социалистическим кафе, которое в народе прозвали «стекляшкой». Перевести это заведение в ранг ресторана, вероятно, позволили застиранные скатерти и дешевая сервировка. Все остальное — от шатающихся столов и окружающих их стульев с потертыми дерматиновыми сиденьями до выщербленного пола из мраморной крошки — явно пережило не один десяток лет советского застоя. Их встретила миловидная, лет тридцати-тридцати пяти женщина. Начфин подчеркнуто фамильярно поцеловался с ней, нарочито удержав ее в своих объятиях дольше, чем это предписывали законы хорошего тона.

Родик, взяв бразды правления в свои руки, сделал щедрый заказ, а Виктор Григорьевич добавил к нему просьбу принести сначала водку.

Водка появилась на столе мгновенно, и Виктор Григорьевич быстро разлил ее в фужеры для вина, намеренно проигнорировав стоящие рядом водочные стопки.

— За Родину! — приняв торжественный вид, предложил он первый тост. — Товарищей офицеров прошу встать.

Выпив, он без паузы разлил оставшуюся в бутылке водку по бокалам и позвал официантку.

— Душа моя, — сказал он, и его толстое лицо расплылось так, что обвисшие щеки завибрировали в такт словам. — Кудесница. Следите, чтобы у нас водка не кончалась. Вот этот симпатичный мужчина нас сегодня угощает. А я халяву люблю. Несите быстренько и лучше холодненькую. Шагом марш… За бабе, — не дав никому опомниться, предложил он второй тост. — Офицеры пьют стоя с постановкой локтя. А я выпью с локтя.

Виктор Григорьевич водрузил бокал на локоть и, чудом удерживая его, опрокинул в рот, а потом с несвойственной для его комплекции ловкостью поймал в воздухе и театральным жестом поставил на стол. Родик выпил и изобразил восхищение, хотя в душе считал, что солидному человеку такие фокусы не к лицу.

— Давайте за вас, Виктор Григорьевич, — предложил он, наливая водку в освободившиеся бокалы.

— За командира! — поддержал начфин. — Чтобы пилось и моглось.

Застолье развивалось в лучших российских традициях. Появились новые бутылки, в том числе с пивом. Несколько раз выпили на брудершафт. Постоянно слышался громкий голос Виктора Григорьевича, который со все большим количеством матерных слов комментировал перестройку и предлагал противоречащие друг другу тосты. Он заметно опьянел и время от времени приставал к Родику с вопросом:

— Вы, Родион Иванович, Ельцина уважаете?

Родик отвечал неопределенно. На это Виктор Григорьевич реагировал одной фразой:

— Охренительный мужик.

Было до конца не ясно, хорошо это или плохо. Да и о ком речь — Ельцине или Родике, уточнять никто не собирался. Наконец Родику надоело, и он попросил счет. Расплатившись, он осмотрел бутылки и разлил остатки по бокалам. Выпили на посошок. Виктор Григорьевич неизвестно откуда извлек недопитую в его каптерке бутылку спирта.

— А у нас было, — глумливо запел он, неуклюже пытаясь изобразить подобие какого-то кавказского танца. То, что его движения относились к кавказскому танцу, подтверждалось зажатием столового ножа зубами и диким вращением зрачками глаз. Бутылка в его руке описывала замысловатые траектории и, наконец, упала на пол и разбилась. Радость сразу покинула Виктора Григорьевича, и он, сев на место, жалобно захныкал:

— Дал Бог дураку выпивку, а он не воспользовался. Начфин, выдели деньги на новую бутылку. Я должен искупить грех. Родион Иванович, вы видели где-нибудь такого мудака, как я? Сын приличных еврейских родителей, а что сделал! Живительный эликсир уничтожил. Я буду слизывать его с этих каменных плит.

Продолжая ныть, он медленно сполз со стула и стал на карачках ползать по полу, пытаясь достать до него языком, но огромный живот никак не позволял ему это сделать.

— Витя, что ты творишь? Вставай, — стараясь поднять командира, причитал начфин. — Мы тебе купим сейчас водки. Успокойся.

— Нет мне успокоения, — продолжал свое Виктор Григорьевич. — Сволочь. Подонок. Жидовская морда.

Родик присоединился к начфину, мучительно пытаясь вспомнить его имя. Но и вдвоем они не смогли поднять эту огромную тушу, которая еще и сопротивлялась.

— Черт, — заметил Родик. — Сколько же он весит? Смотри-ка, еще и не дается.

— Сейчас справимся. Я волшебное слово знаю. — Начфин отошел в сторону и вдруг крикнул: — Витя, атас. Твоя сестра Рита идет.

Фраза действительно оказалась магической. Виктор Григорьевич поднялся с колен, сел на стул и тупо оглядел зал.

— Где она? — спросил он почти трезвым голосом.

— Кто? — вместо ответа поинтересовался начфин.

— Сестра моя.

— Не знаю. А что, ты ее ждешь?

— Ты же сказал, что она пришла.

— Ничего я не говорил. Тебе почудилось.

— Фу! Слава богу! Давайте за это выпьем. Я угощаю. Официант…

— Давайте на сегодня завязывать, — предложил Родик. — Мне еще в Москву ехать.

— Стременную, и все, — отозвался Виктор Григорьевич.

Подошла официантка.

— Дайте, пожалуйста, еще двести грамм, — попросил Родик. — Если можно, побыстрее.

— Минуточку.

Последняя порция была все же лишней. Во всяком случае, для Виктора Григорьевича. Он, только усевшись на заднее сиденье машины, сразу то ли заснул, то ли отключился, хотя постоянно издавал разные звуки, свидетельствующие, что он пока жив.

— Куда ехать? — спросил Родик начфина.

— Покажу. Сейчас прямо…

У подъезда дома, где жил Виктор Григорьевич, начфин попытался его разбудить, но тщетно. Сон полностью завладел огромным телом и, вероятно, продуцировал приятные грезы. Виктор Григорьевич чмокал губами и блаженно улыбался.

— Придется его тащить, — обреченно сказал начфин.

— Это возможно? — усомнился Родик. — В нем килограммов сто пятьдесят. Мы его с пола поднять не могли. Да и груз негабаритный.

— Да… Однако другого выхода нет. Не оставлять же его в машине. Опыт у меня имеется. Взяли…

Работа оказалась даже более тяжелой, чем предполагал Родик. Виктор Григорьевич, хотя и перебирал ногами, но скорее мешал этим, чем помогал. Особенно намучились, когда запихивали его в лифт, и без того узкая дверь которого все время норовила закрыться. Наконец после всех трудов и поиска по карманам Виктора Григорьевича ключей от квартиры, затащили его на кровать.

— Он что, один живет? — спросил Родик, оглядевшись.

— Один. У него есть старшая сестра, но она в Москве.

Родик присел, чтобы отдышаться, и почувствовал, что пот струится по лицу и шее. Платок не помогал, и он пошел в ванную. Найти ее было не сложно. Виктор Григорьевич жил в стандартной двухкомнатной квартире, скудно обставленной потрепанной мебелью. Ремонт здесь делали очень давно. В глаза бросалось множество предметов военного обихода — от какого-то прожектора, неуместно прикрепленного к косяку двери, до полотенца, на котором красовался черный штамп с пятиконечной звездой и плохо читаемой надписью.