Читать книгу "Впервые в жизни, или Стереотипы взрослой женщины - Татьяна Веденская"

– Что же ты молчишь, моя дорогая? – спросил Максим, продолжая сверлить Олесю ненавидящим взглядом. – Ты была с ним?

– А разве верность входит в число достоинств, которые ты ценишь в людях? – ответила Олеся, с трудом узнавая свой тихий, внезапно охрипший голос. Тишину комнаты нарушали только ее же стоны, сумасшедшая страсть, не дающая жизни, удушающая, заставляющая все время идти по какому-то только ей видимому краю.

– Так это что, твоя маленькая месть за свадьбу? Или за что-то еще?

– У меня есть так много всего, за что я могу отомстить, верно? – Олеся перевернулась на живот, все еще обнаженная, и посмотрела на экран. Померанцев был бесподобен в своем слепом желании управлять ею, владеть, подчинять себе. Впервые в жизни Олеся подумала, что он, возможно, привязан к ней не меньше, чем она к нему. Что это и есть – любовь. Какая насмешка над всеми стереотипами. Настоящая любовь.

– Ты переспала с ним? – переспросил Померанцев, и Олеся с изумлением поняла, как важно это ему – ее ответ. И слова сами вылетели из уст.

– Ну, конечно, я переспала с ним. Такая возможность случается нечасто. Он, возможно, даст мне роль в новом фильме. Главную роль, – ответила она, разведя руками точно так же, как несколько часов назад развел руками Шебякин. Чего, мол, скажешь, таковы правила.

Максим некоторое время молча смотрел на Олесю, а затем вдруг поднялся на руках, склонился над ней, провел ладонью по ее обнаженной груди и прошептал:

– Ты заплатишь мне за это!

– Не могу дождаться, – прошептала Олеся в ответ, забрасывая руки выше, за голову, как сигнал капитуляции. Настоящая любовь? Боже, разве хоть кто-то может знать, что это такое…

Цена счастья

Иностранцев с русскими женщинами расписывали только в одном-единственном загсе Москвы и только по предварительной записи, словно давая понять, насколько неполиткорректно и непатриотично это все, с какой стороны ни посмотри. Надо поддерживать отечественного производителя, но если уж вы такие настырные… Официально надо было ждать месяц, но запись была забита на полтора. У Анны голова шла кругом при мысли о том, что Матгемейну придется сидеть полтора месяца дома, взаперти, как в тюрьме, в ожидании свадьбы, как приговора о помиловании. О том же, чтобы выпустить его на улицу снова, не могло быть и речи.

После того как она привезла Матюшу домой, такого мрачного, пропахшего черт-те чем, хмурящегося и молчаливого, Анна буквально поминутно ждала от него слов (английских, конечно) о том, что это – too much и что он должен полететь по каким-нибудь срочным неотложным делам к себе домой, в Ирландию.

– Господи, что они с тобой делали? – ужасалась Анна и заливалась горькими слезами, так как на теле ее возлюбленного ирландского медведя нашлись синяки и ссадины, происхождение которых он отказался объяснять. Просто сидел в ванне с закрытыми глазами и держал Анну за руку. Проза жизни – вот то, что рушит отношения. А их проза – она даже и не проза, это какая-то драма, фильм ужасов – чем дальше, тем страшнее.

– I love you, – прошептал уже почти спящий Матюша, чистый, в свежих шортах и футболке, на Анниной кровати.

– Я тоже люблю тебя, – ответила Анна, нежнейше поцеловав его, уже спящего, в губы. Тяжелое прерывистое дыхание смутило и напугало ее еще больше. А что, если бы он там простудился, что, если его действительно роняли в лужу. Не май же месяц. И вообще, как можно так обращаться с человеком, пусть даже и выпившим пинту эля – она тоже уже привыкла, что он именно так называет бутылку пива. Матгемейн вообще-то пил редко и совсем немного. Анна была не против, но для полиции, видимо, одного аромата хватило, чтобы сделать далеко идущие выводы. А тут еще и без документов.

– Свистать всех наверх! – скомандовала Анна, как только убедилась, что Матюша спит. Была вызвана Нонна прямо от школьной доски, для чего ей пришлось сказаться срочно и непоправимо хворой. Благо для этого теперь всегда был ее диабет. Отмазка на любой случай, а если перед лицом завуча начать размахивать глюкометром, то можно даже и пару дней выбить. Нонна ненавидела школу, ненавидела завуча, всегда была рада слинять хоть ненадолго, но это и была ее жизнь, в чем она убедилась именно тогда, когда обнаружила, что больна. Она теперь часто говорила, что диабет у нее – из-за них, из-за коллег. Одни же тортики кругом. Удивительно еще, что он обнаружился только у нее. Впрочем, большая часть их персонала вообще недообследована.

– Что нужно сделать? – спросила Нонна, выслушав душещипательную (хотя и слегка сбивчивую) историю под названием Мытарства Матгемейна Макконели в изоляторе временного содержания нелегальных мигрантов.

– Он у нас ведь простая душа. Небось и не понял, куда его ведут, – вставила свое слово баба Ниндзя, которая, к своему стыду, прониклась сочувствием к человеку, избавиться от которого еще несколько месяцев назад было ее голубой мечтой. И вот – пожалуйста, вот тебе шанс. Депортируют как миленького и никогда обратно не пустят. Но две мысли: первая, крамольная, что ведь Анна-то с детьми может тогда и за ним рвануть, а вторая – малодушная, что не такой уж и плохой человек этот ирландец, хоть и никакой от него пользы в доме, – обе эти мысли заставляли теперь бабу Ниндзю волноваться за него как за родного.

– Впечатляет! – кивнула Нонна и пообещала что-то придумать. Думала-думала она несколько дней и ночей. Впрочем, нет, по ночам она спала совершенно спокойно, но зато днем теребила всех подряд, потому что сама ничего особенного так и не придумала, кроме разве что покупки фиктивной справки о беременности Анны.

– Тьфу-тьфу! – перепугалась та. – Ни за что! Еще накаркаю! – Анна уже имела троих детей, тянуть которых приходилось изо всех сил. И мысли о справках и беременностях буквально шокировали ее, напомнив о том, что, собственно, детородный ее возраст-то никто не отменял.

– Да и где ее купить-то, – влезла баба Ниндзя, чтобы сменить тему. – Чай, их в переходах-то как дипломы не продают.

– Ну, не знаю тогда, – развела руками Нонна, но третьим днем их совместных мук выход вдруг нашелся сам. Причем добрую весть принесла не Нонна, а, как ни странно, Максим Померанцев. Случайно подслушав разговор Олеси с Анной, он лениво потянулся, отключил компьютер и сказал, что такие вещи прекрасно может решить адвокат. И у него, конечно же, есть как раз один неплохой. На любые случаи жизни. Лера через него в свое время судилась с налоговой инспекцией – и то помог. Все входы и выходы знает.

– Лера? – нахмурилась Олеся.

– Померанцев? – нахмурилась Нонна.

– Адвокат? – нахмурилась Анна, предчувствуя недоброе. Предчувствие ее не обмануло. На адвокате идеально сидел дорогой костюм, на руке небрежно болтались наручные часы явно баснословной стоимости, что моментально лишило Анну последних надежд.

– Смотри, какие у него ботинки чистые! – пробормотала Олеся, сама впервые в жизни столкнувшись с адвокатом. Тот же, выслушав проблему, задумался на секунду, не больше, затем сказал, что поженить их с Матгемейном – дело одного дня. Вид на жительство – это сложнее, ибо много, много у нас препон на дороге у даже совершенно законного дела. Но за десять тысяч долларов США в любом соответствующем эквиваленте он берется решить и эти вопросы буквально за три-четыре месяца.