Читать книгу "Уходили из дома. Дневник хиппи - Геннадий Авраменко"

Взбудораженный подземельем, наверху я наткнулся на Нику, болтающую с какими-то тусовочными герлицами. Сообщив о том, что видел «тако-о-о-е», я отправился на Пешков-стрит в «Сыр». А чуть позже выяснилось, что Ника не просто болтала с кем-то, а сильно ссорилась. И с ее точки зрения то, что я подошел, мило побеседовал со всеми и ушел, даже за нее не вступившись, выглядело трусостью и предательством. Но, черт побери, я не понял, что на моих глазах происходит конфликт! Ника не намекнула, не схватилась за меня, даже жестом не показала, что что-то не так.

Вечером мне принялись звонить ее подружки, дорзоманки Ленка Лысова и Ирка Воедило, Илонка. Все упрекали меня, говорили, что девочка влюблена в меня, а я ее так предал, не заступился. Но, стоило мне рассказать, как было дело, они сообразили, что я действительно был не в курсе. Иначе с чего мне, вполне спортивному дылде, бояться пары пункерш и их чахлых кавалеров? Собственно, в тот вечер с Никой не произошло ничего особенного. С ней вообще ничего не произошло. Обычная в не совсем трезвых тусовках стычка, без рукоприкладства, основанная только на взаимных оскорблениях и выяснении непонятных отношений. Но с Никой мы больше не общались. Вся ее влюбленность в меня мгновенно испарилась, да и к лучшему, наверное. Непрерывно следящие за мной красивые глаза Ники теперь смотрели в другую сторону...

Не успел приехать, как меня привлекли к общественно полезным работам: я, бабушка, сестра се, Валентина Васильевна, и муж Николай Иванович отправились за щавелем. Занятие утомительное, но этот щавель потом весь год не дает пропасть. Бабушки его консервируют и в холодно-голодные времена извлекают из закромов. Потом варится обычный овощной суп, в самом конце засыпается щавель, и всё — голод отступает, а целебный витамин С вносит в организм кучу счастья и не дает сгинуть от цинги.

Я еще заодно корня лопуха накопал; тот, что нарыл в Чаплыгине, уже кончается. Лысина, правда, вопреки обещаниям народных целителей, никак не зарастает. Все-таки наследственность — страшная штука, и никакими лопухами от нее не отгородиться. Спасибо, папа.

А сегодня лысина стала еще больше — бабушка посмотрела на мою голову и схватилась за сердце. В принципе, к такой реакции я был вполне готов. С моими волосами в походных условиях приходится порой тяжеловато. Часто, моя голову, я из-за отсутствия времени даже не развязывал хвостик. Голова сохла естественным образом, волосы принимали привычную форму, и в расчесывании не было необходимости. Итогом стал страшный колтун на затылке, абсолютно не поддающийся расчесыванию. Бабушка Маша, придя в себя, с расческой наперевес кинулась ко мне, несмотря на протесты. Пришлось терпеть, пока колтун полностью не исчез с головы вместе с доброй половиной волос с макушки.

— Может, носки связать? — задумчиво сказала бабушка, разглядывая большущий ком белых волос.

А вечером подошла ко мне и говорит:

— Гена, у меня к тебе серьезный разговор. Ты наркоман? Ну скажи мне, ты наркоман?

— Бабуля, Марь Васильевна, ты что? — нахмурил я брови. — Конечно нет! С чего ты взяла?!

— А у тебя там таблетки лежат какие-то! И не отрицай — это наркотики!

— Да с чего ты взяла-то?

— А я одну лизнула, и... и мне понравилось! Сразу еще захотелось! Я теперь тоже наркоманка?

Пошел, посмотрел, что за «таблетки». На столике лежали остатки какого-то красивого разноцветного литовского фруктового драже...

7 июня, воскресенье

Неудобно, записная книжка подсказывает, что сегодня я динамлю крымскую стрелку с Аликом, которую забил еще два месяца назад. А кто это Алик, собственно?.. Вспомнил! Это пионер, я забил с ним сегодня стрелу в Симферополе, на причале! Это старый прикол — договориться на набережной в Симферополе, в котором, как известно, моря нет. Так проверяется, был человек в Крыму или не был. Если сразу не раскусил подвох — значит, пионер, врет, что уже зависал в Крыму.

Приехал на стрелку с Никоном, а там все, кроме него. Все — это Лика, Сталкер, Туська. Полазили по Тишинке, там и Никон подвалил. Вроде вырос даже. Странно. На рынке купил себе шикарные, фантастические джинсы, клеш огромный, олдовые невообразимо, драные все. На заклепке написано John Slim, в букве «О» улыбающаяся рожица! Какая-то явно очень старая фирма, о такой никто из наших и не слышал. Бабка какая-то продавала, сторговались за 3 (!) рубля!

Там же, на Тишинке, у аптеки встретил Павиана. Он с ходу, не здороваясь, предложил замутить винта. Я, от греха подальше, отказался, эта тема в моей жизни закончена раз и навсегда. Вспомнилось, как попробовал винт впервые...

...Как-то образовалась у меня банка солутана. Привез на Гоголя — никого. Один Серега Соловей мается, да дринч-команда на лавочке заседает. Соловей в затылке почесал, выдернул из дринч-команды Наташку Симферопольскую.

— Поехали, — сказала Наташка. — Есть флэт, замутим.

— Ринго, а ты точно пробовал уже винт? — вдруг спросил Соловей. — Я первым быть не хочу, западло это.

— Конечно пробовал, ты что! — соврал я.

Винт, этот чудесный наркотик, который пробовали все, а многие уже успешно, поражая всех своей живостью и отсутствием зубов, сидели на нем много лет, мне хотелось испытать на себе давно. Случая не было: просить кого-то втрескать меня было бесполезно, ведь считается последним делом подсадить человека на что- либо. А тут — вот удача! — Соловей ни о чем не догадался!

Приехали на какой-то страшный флэт. Вышибленная дверь была аккуратно прислонена к косяку, но никого из находящихся в квартире это особенно не тревожило. Симферопольская собрала ингредиенты, объявила о том, что сейчас сварит свой фирменный, «яблочный» винт, и приступила к таинству. Я нервничал. У меня был собственный одноразовый шприц, Наташка была профессиональным варщиком, но меня все равно потряхивало. Трава травой, а вот внутривенно я никогда в себя ничего не заливал, кроме кофеина, когда надо было поднять давление и откосить от работы. И когда Наташка разбила прямо над плитой пузырек с почти готовым первитином, я, признаться, еле сдержал облегченный вздох. Гул разочарования вперемешку с отборным матом взорвал квартиру. Бедная Наташка Симферопольская сама крыла себя последними словами, но быстро взяла себя в руки. Схватила какое-то тряпье, соорудила из него кулек, отдаленно напоминающий спеленутого младенца, и, загадочно подмигнув, пошла на лестницу. Вскоре сквозь выбитую дверь до нас донесся ее жалобный голос:

— Ребеночек кашляет, нет ли у вас, люди добрые, солутана? Нет, спасибо, это не подойдет, моему малышу только солутан помогает.

Обошла три подъезда, но вернулась, настырная, аж с двумя банками «салюта»!

Сварили еще.

Ватка на конец иглы, набрал два куба. Перетяжка, контроль, капелька крови медленно смешивается с желтоватой жидкостью в шприце. Кровь не свернулась — значит, всё в порядке, можно. Медленно отпускаешь перетяжку, аккуратно наполняешь вену, откидываешься на спину, закрываешь глаза. Изменений почти никаких. В голове расцвели небольшие цветы, открываю глаза с мыслью — что за фигня? Но понимаю, что мыслю быстро, резво. Встаю, начинается морок. Смеемся, помогаем друг другу втрескаться, бегаем. Гигантский Соловей бродит из угла в угол, напевает какую-то песню. От желания хоть что-то сделать я быстро ремонтирую дверь, самостоятельно вешаю ее на петли. Наташка заливисто хохочет и в пятый раз моет посуду.