Читать книгу "Краткая история смерти - Кевин Брокмейер"

Филип сделал глубокий вдох и постучал себя по груди.

— Знаешь, мне нравится, — сказал он и провел пальцами по листьям лавра. — Можно идти куда захочешь и когда захочешь. После второго раза я думал, что конец прогулкам…

Под «вторым разом» подразумевался второй инфаркт. За последние несколько лет Мэрион помогла мужу оправиться от «первого», «второго», а также, как они его называли между собой, «второго с половиной раза», после которого семейный врач велел Филипу избегать любой деятельности, требующей напряжения, будь то плавание, катание на велосипеде, долгие прогулки… все, что способно перегрузить сердце. Впрочем, есть вещи, о которых уже не беспокоишься, когда оно перестает биться, и инфаркт — в их числе.

— Человек рождается одаренным свыше, — продолжал Филип, — но не понимает, что это за дары, пока не лишится их. Если он достаточно туп — вот как я, — то даже не заметит, что потерял их, пока не получит обратно. Ты понимаешь? — Он сжал руку жены, словно подчеркивая вопрос.

— Я очень рада, что тебе хорошо, — ответила Мэрион. Она действительно была счастлива за мужа, хотя он-то никогда не создавал из своего счастья проблем. Это всегда оставалось ее прерогативой.

— Да, но я сомневаюсь, что ты понимаешь, — возразил он. — Я говорю не только о прогулках, Мэрион…

Но они уже были в «Бристоу», и шум в закусочной заглушил его слова.

Билл Бристоу почти сорок лет собирал плату за проезд через мост — так он сказал Мэрион и Филипу, — хотя и не любил свое занятие. День за днем он наблюдал вереницы машин в час пик и представлял себя преуспевающим хозяином ресторана. Такова была его многолетняя мечта. Поэтому, когда Бристоу умер, всего за год до эпидемии, то решил открыть закусочную, ничего сверхизысканного: гамбургеры, чили, жареная картошка. Место, где весь день подают завтрак.

Он сказал, что ему посчастливилось открыть лавочку всего в паре шагов от монумента. Теперь его ресторан — старейший в городе.

— А, семейство Бердов! — воскликнул он, увидев их, и Мэрион подумала: «Ну… две трети семейства». — Мои любимые клиенты, Берды! Точь-в-точь перелетные птицы, то есть, то нет, а ты гадаешь: когда же они снова вернутся? У меня есть столик у окна. Вас устроит столик у окна?

— Да, это очень хорошо, — ответил Филип.

— Прекрасно! — Бристоу проводил их, подозвал официанта принять заказ, потом поклонился, извиняющимся тоном сказал: «Так много посетителей» — и отошел.

Мэрион шепнула:

— Все равно что обедать в забегаловке, где работает метрдотель-француз.

— По-моему, очаровательно. — Филип хихикнул. — Он явно играет роль, о которой всегда мечтал. Не всем так повезло.

За соседним столом сидели четыре пожилые кореянки. Мэрион слышала пощелкивание фишек для игры в маджонг и видела через плечо мужа, как кивают маленькие седые головы. Девочка лет трех сидела на коленках рядом с ними, подогнув ножки, и сосала мятный леденец. Поймав взгляд Мэрион, она раскусила конфету пополам, разгрызла, проглотила и торжествующе улыбнулась. Это значило, что Мэрион не получит ни кусочка.

Вскоре подошел официант за заказом. Когда он удалился, Филип принялся размешивать кофе, медленно и задумчиво отхлебнул с овальной ложечки, поморщился, как будто решил, что кофе недостаточно сладок, высыпал в чашку второй пакетик и подождал, пока сахар не растает, — он всегда так делал. Мэрион подумала, что время превратило тело Филипа в развалину, но в некоторых вещах он по-прежнему оставался маленьким мальчиком, словно навсегда застыл в том возрасте, когда открытие собственных привычек — своего рода игра. В нее играли одинаково, каждый день, иначе фишки падали на пол, доска ломалась, и иллюзия контроля над собственной жизнью рушилась. За это, в том числе, Мэрион некогда полюбила Филипа, потом, где-то на полпути, разлюбила, а затем полюбила вновь.

Обслуживали в «Бристоу» сегодня с необычайной быстротой, и официант уже ставил тарелки на стол, когда Мэрион заметила в окне дочь.

В животе у нее стянулся узел.

Она постучала в стекло и уже собиралась позвать «Лори, Лори!», но тут женщина обернулась и оказалась вовсе не Лори, а просто незнакомкой, у которой были рыжие волосы и похожая сдержанная походка. Она остановилась на обочине, прежде чем перейти улицу.

У Мэрион не в первый раз случались такие видения. Как всегда, ошибка ее смутила. Отчего она ждет, что дочь окажется именно там, куда она посмотрит? Может быть, потому что Мэрион встретила в городе так много знакомых — соседей, друзей, двоюродных братьев и сестер, коллег, а еще — сотни людей, которых она не могла припомнить в точности, но не сомневалась, что где-то уже видела. В том числе несколько человек, которых, казалось, она знала в гораздо более юном возрасте…

Даже ее собственная мать, которая умерла почти двадцать лет назад, оказалась здесь — но отец, который скончался, когда Мэрион была еще девочкой, исчез из города, как только она появилась.

Лишь благодаря разговорам с людьми вроде Билла Бристоу — с теми, кого она никогда не встречала, пока не попала в город, — Мэрион осознала всю необычность ситуации. Большинство оставшихся обнаружили здесь мало знакомых лиц. А некоторые — по крайней мере десятка два человек, умерших на последних этапах эпидемии, — казалось, вообще никого не знали. Они просто закрыли глаза и проснулись в один прекрасный день в городе, полном незнакомцев.

Мэрион повернулась к Филипу:

— Так что мы тут делаем?

— Наслаждаемся сандвичами с ветчиной и яйцом.

Иногда отвращение прорывалось в ней прежде, чем Мэрион успевала спохватиться. Она поморщилась:

— Нет. Я имею в виду — почему мы здесь, а не где-то еще? Здесь, а не в том месте, где все остальные.

— Я понял, о чем ты спрашиваешь, детка. Но ответить не могу. И вряд ли кто-то может. Во всяком случае — а что мы делали в том мире? Почему вообще где-то находились? Наверное, единственное, что нам остается, — это перестать задавать немыслимые вопросы и просто извлекать максимум из ситуации, — сказал муж. — Ходить на прогулку с женой. Иногда заниматься любовью. Есть любые сандвичи, какие вздумается… — Он откусил словно в знак подтверждения. — Кстати, именно об этом я и говорил на улице…

За соседним столиком двое мужчин увлеченно беседовали, и один из них сказал «Лори», ну или Мэрион просто показалось, и она шикнула на Филипа, желая послушать. Всего через несколько секунд слово прозвучало еще раз, словно щепка всплыла на поверхность бурного потока, и Мэрион поняла, что ослышалась, речь шла о «флоре». Она невольно вздохнула и уловила эхо того долгого вздоха, в который превратились последние несколько лет ее жизни.

Она сказала:

— Воображение меня снова подводит. Прости, Филип. На чем мы остановились?

Но впрочем, он сам уже потерял нить разговора — или по крайней мере желание говорить. Они закончили есть в молчании.

В «Бристоу» прекрасно кормили. Дурные предчувствия покидали Мэрион в процессе поглощения пищи, и к концу ленча настроение у женщины значительно улучшилось. Она наблюдала, как Филип допил кофе, с легким лязгом положил в чашку ложечку и отодвинул на край стола. Словно о чем-то вспомнив, скатал салфетку в комок и положил туда же, следом сунул два пустых пакетика из-под сахара. Мэрион не сомневалась: будь чашка чуть больше, он нашел бы способ запихнуть туда и тарелку. Филип напомнил ей маленькую девочку с мятным леденцом, которая старалась засунуть его в рот целиком. Посмотрев через плечо мужа, она увидела, что крошка по-прежнему сидит, сгорбившись, на стуле и играет прядями волос, в то время как фишки для маджонга продолжают щелкать. Мэрион подмигнула, но девочка не заметила — в отличие от Филипа, который решил, что подмигивание предназначалось ему, и ответил жене тем же. На его лице появилось выражение восторженного удивления. Это было самое смешное, что видела Мэрион за весь день. Прошло, наверное, полминуты, прежде чем она поняла, что улыбается.