Читать книгу "Курочка Ряба, или Золотое знамение - Анатолий Курчаткин"

В глазах своего старого она увидела восхищение.

— Ну ты голова — дом Советов! — воскликнул он. И скомандовал: — Давай корыто!

Зачем ему нужно корыто, Маръя Трофимовна не поняла, но спрашивать не стала. Ее дело было разжечь его.

— И сечку! — добавил Игнат Трофимыч, когда она полезла на полку искать дубовое корыто, которое за многолетней уже ненадобностью было с горой заложено всякой всячиной.

И вот, подстелив на колени чистую белую тряпицу, чтоб, если вылетит какая крупица наружу, тотчас была бы видна, сел Игнат Трофимыч на лавку — как когда-то, в молодую послевоенную пору, когда ни о каких мясорубках и слыхом не слыхивали, — поставил на тряпицу корыто и, бросив на дно несколько половинок золотой скорлупы, занес над ними наточенный заново, направленный самым тонким бруском блистающий серп сечки. Марья Трофимовна, стоя рядом, взяла с фартука еще одну дольку и добавила к тем, которые положил он.

— Вот так в самый раз будет.

Будто всю жизнь рубила в корыте золотую скорлупу и знала, сколько ее нужно, чтоб в самый раз.

Кра-ак! — с мягким тупым звуком рассекла сечка попавшуюся под ее неотвратимый тяжелый серп первую дольку. Кра-ак! — разошлась на новые две части одна из вновь образовавшихся половинок.

— Дак пошло! — воскликнула Марья Трофимовна радостно.

— А чего ж не пойти, — усмехнулся Игнат Трофимыч. Словно бы это он имел всю жизнь дело с золотой скорлупой и без всяких наставлений Марьи Трофимовны знал, как обращаться с нею.

Но Марье Трофимовне было так радостно, так она была довольна — ну хоть запляши, что она не стала цапаться со своим старым, как сделала бы в любом другом случае.

— Пошло! Пошло! — только повторила она. И прихлопнула вместо пляса в ладоши.

Игнат Трофимыч, однако, имел настроение более деловое.

— Придумала, где мы его обнаружили, клад-то? — спросил он, ходя сечкой вверх-вниз с машинной уже равномерностью.

Марья Трофимовна вспомнила услышанное в магазинной толчее.

— Дак а стали в подполе приборку делать, камень бутовый тронули — а там ниша…

— Какая ниша, чего плетешь! У нас дому полсотни лет нет, сами и строили. Кто туда тебе клад подсунул?

Марья Трофимовна задумалась.

— Дак тогда в огороде нашли! — осенило ее. — Картошку окучивали. Вдруг — звяк, а там банка. А в банке…

— Это в каком музее ты из царского времени банку найдешь?

Марья Трофимовна снова задумалась. Но лишь на мгновение.

— А вон в кринку тогда, — указала она на соседнюю лавку с посудой. — Пойди гадай, какого она времени.

Игнат Трофимыч перестал тюкать и посмотрел на свою старую.

— Ну? Гадай, да? Они тебе гадать не будут. Они сейчас, вон по телевизору-то показывали, такие анализы стряпают, о любой вещи скажут, когда сделана.

Марья Трофимовна мучительно посилилась придумать что-нибудь еще, но ничего не придумывалось. И впервые, пожалуй, с того времени, как было явлено ей откровение, Марье Трофимовне сделалось словно бы тоскливо.

— Ой, дак че бы это изобрести, че бы изобрести… — забормотала она с невольной плаксивой интонацией.

— Ладно, — вновь принимаясь тюкать сечкой, остановил ее Игнат Трофимыч. — После тогда об этом думать будем. До песка, я вот смотрю, не смогу довести, пожалуй.

— А ты секи, секи, — вмиг переменившись голосом, увещевающее сказала Марья Трофимовна. — Терпение и труд все перетрут.

Однако же терпения с трудом оказалось недостаточно. Часа три, не меньше, просидел Игнат Трофимыч над корытом, лишь время от времени составляя его с коленей, чтобы направить тупеющее жало сечки, кое-какие кусочки и можно, пожалуй, было счесть за песчинки, но только кое-какие, а большая часть скорлупы, измельчась до известного предела, начинала уворачиваться от лезвия, выпрыгивать из-под него, будто живая, бей, не бей, а оставалась все того же размера — и никак это крошево не походило на песок. Игнат Трофимыч уже и извелся.

— А пестом ее! — осенило на этот раз новым инструментом Марью Трофимовну. — Как черемуху.

Игнат Трофимыч даже не стал думать, плохо ли, хорошо ли — пестом; лучше ли это будет, хуже ли — неважно, лишь бы сменить сечку с корытом на что-то другое.

Пест, однако, оказался совсем не пригоден для задуманного.

Золото в ступе под пестом не дробилось, а только плющилось. Игнат Трофимыч уж и сбоку подлаживался, нанося удар, и еще бог знает какие придумывал выверты, но нет — плющилось только, и все. Не черемуха была скорлупа, совсем не черемуха.

Сердце Игната Трофимыча не выдержало.

— А провались ты пропадом! — с грохотом составил он ступу с коленей на пол и встал. — Тут никакого терпения не хватит. Не знаю, что тут еще придумывать!

Но Марья Трофимовна не утомляла себя однообразной физической работой, и ее голова кое-что все же соображала.

— Знаю, че надо, — сказала она, поднимая ступу с пола и ставя на стол. — У Марсельезы надо ее машинку взять. Которая мелет-то все.

— Миксер, что ли? — не сразу, но все же понял Игнат Трофимыч.

— Ну, миксер. У нее там нож такой — размелет, подумать не успеешь. Я у нее была, видела — прямо не успеваешь подумать.

Игнат Трофимыч согласился равнодушно:

— Сходи давай.

На улице, обнаружила Марья Трофимовна, когда выскочила из дома, был уже вечер. Солнце уже склонялось к горизонту, и окраинная их деревенская улица начинала свою обычную предночную жизнь: на лавочках у заборов сидели стайками старухи и старики, а кое-где и хозяева помоложе, покончившие на сегодня со своими хозяйственными делами.

— …фимовна! — позвали ее откуда-то, с какой-то лавочки, но Марья Трофимовна, не поглядев откуда, только занято помаячила рукой: не могу, не управилась, — и, постаравшись поскорее пробежать по улице, нырнула в калитку Марсельезы.

— Ну чего, на старика бумагу в милицию писать будем? — встретила ее Евдокия Порфирьевна.

— Ты что, ты что, — замахала на нее руками Марья Трофимовна.

— Ладно тогда, — смилостивилась Евдокия Порфирьевна. — Погодим пока. А чего тогда, какое дело такое?

О, как запинаясь и что творя с родным и могучим русским языком, какие склонения с какими падежами перемешивая, просила Марья Трофимовна ее «машинку»!

Веселясь про себя, Евдокия Порфирьевна молча выслушала заикания Марьи Трофимовны и, когда та закончила их, спросила:

— Чего эт вы молоть собрались?

С таким недоброжелательством и любопытством она спросила, что Марья Трофимовна в ответ забормотала уж совершенно невразумительное:

— Дак надо вот… старику приспичило… ночь на носу, а он поди да поди… ну, старика моего знаешь же…