Читать книгу "Хроника жестокости - Нацуо Кирино"

Как-то раз Каё вошла в палату необычно возбужденная. За несколько минут до ее появления от меня ушла мать, и я томилась от скуки. Увидев напряженное лицо девушки, я спросила:

– Случилось что-нибудь?

– Сасаки-сэнсэй просила не говорить. Тебе страшно будет.

– Не будет. Расскажите, – серьезно сказала я. – Я ничего не скажу Сасаки-сэнсэй. Обещаю.

После того как мы подружились, Каё сразу забыла о том, что я представляю для нее профессиональный интерес. Даже ревновала, когда мы о чем-то болтали с медсестрой. Поэтому я считала, что она одна искренне мне сочувствует.

– Из твоего дела, Кэйко-тян, такое началось! Журналисты понаехали, шум-гам стоит. Вчера у цеха, на заднем дворе, выкопали целую кучу убитых кошек и щенков. И еще труп!

– Митико Ота?

– Непонятно. – Каё не торопилась с выводами.

– А Кэндзи что говорит?

– Вроде показывает, что это Митико Ота.

– Не может быть.

– Но труп – восемнадцатилетней девушки.

Я вскрикнула от ужаса. Как такое может быть?! Однако об исчезновении девочки по имени Митико Ота никаких сообщений не поступало. Были и другие непонятности. У кого записка, которую я сунула под дверь? Скорее всего, у Ятабэ-сан. Он вышел из своей комнаты, а потом вернулся. Следующий на подозрении – сам Кэндзи. Если утром по дороге в цех он подобрал записку, то, по идее, не должен был промолчать. Тогда это был бы Кэндзи-дневной. Однако в то утро он разрешил не гасить свет – наверное, в нем что-то изменилось. Выходит, Кэндзи помог мне спастись, и кроме «дневного» и «вечернего» есть еще Кэндзи-хороший. А Митико Ота убил Кэндзи-плохой.

– Вообще-то у Кэндзи не в порядке с головой, так что раскрыть это дело будет трудно.

У меня оставались сомнения на этот счет – я чувствовала, что Кэндзи нормальный:

– С головой?

– Сто процентов. Кто еще может ребенка похитить?.. – «Насиловать» осталось у нее на языке, хотя и должно было завершить фразу. Наверное потому, что Каё хорошо меня узнала и понимала, какую серьезную травму я получила.

– Кэйко-тян! Он ничего с тобой не сделал?

– Ничего.

Представив Кэндзи-дневного, заставлявшего меня раздеваться, я крепко зажмурилась и стиснула зубы.

– Слава богу, – с облегчением выдохнула Каё. – А то знаешь, что бывает? Беременные девочки… Совсем еще дети.

– Кэндзи тихий. И не дурак. Еще он пишет хорошо, – вырвалось у меня. Хотела разговор на тему секса свернуть, а вышло, что проболталась про Кэндзи-вечернего. Тихий он, видите ли.

– Откуда ты знаешь, как он пишет?

– Видела. Случайно.

– Хм! – Разглаживая складки на полицейской форменке, Каё недоверчиво посмотрела на меня. Я перевела разговор на другую тему – когда меня выпустят из больницы. Чуть было не раскрылось все с дневником, но, слава богу, пронесло. Вздохнув про себя с облегчением, я заявила, что хочу поскорее домой, хотя сама толком не знала, так это или нет. С родителями получалась какая-то нестыковка, и я чувствовала, что теперь дела пойдут дома по-другому, не как прежде.

На следующий день без предупреждения в палате появилась Сасаки. В руках у нее был черный плащ. По обыкновению улыбаясь, она уселась на стул. Каждый свой визит она приносила мне какую-нибудь безделушку, подарок, но на сей раз пришла с пустыми руками.

– Ну что? Скоро на свободу? Как выпишешься – жду тебя у нас в клинике.

– Хорошо.

Я кивнула. Так или иначе, никому не известно, какой удар я получила, что́ мне пришлось перенести. И физически, и психологически. Это единственная сфера, к которой не мог прикоснуться никто – ни родители, ни полиция, ни врачи. До тех пор, пока я не скажу о пережитом. Я это поняла и решила никогда на эту тему не говорить. Это будет испытание на прочность.

– Есть такое выражение – «психологическая травма». Это когда человек, испытавший очень сильный шок, получает глубокую душевную рану. Вовремя не вылечишь – и болезнь может неожиданно вернуться. Давай вместе лечить твою рану. Я хочу, чтобы ты мне верила.

Сасаки встала со стула и подошла к окну.

– Можешь не отвечать, конечно, но я хотела спросить: ты начала дневник? Написала что-нибудь? В тетрадку, что я тебе приносила? – обернулась ко мне она. – Не любишь писать?

– Ну почему не люблю…

– Скажи, Кэйко, ты видела, чтобы Кэндзи что-то писал?

Неужели моя тайна раскрыта? Сасаки и Саванобори заодно, сговорились. Каё специально подружилась со мной, чтобы передавать информацию Сасаки. Все взрослые во что бы то ни стало хотели узнать мою тайну – нет, нашу с Кэндзи тайну. Здесь помощи ждать неоткуда, подумала я. Здесь можно гулять, ходить, где хочешь. Однако никто не в состоянии меня понять. И мне тогда впервые стало ясно: заточение у Кэндзи, все, что я пережила, сидя в его комнате, сделали меня одинокой.

После того как во дворе цеха нашли труп, все поняли, что следствие по делу Кэндзи затянется. Его стали подозревать в серийных похищениях девочек, убийстве и сокрытии тел. Вот почему мои показания вызывали повышенный интерес. Поскольку от меня следователи мало чего добились, к Кэндзи, как я слышала, применяли самые жесткие методы, но он тоже почти ничего не сказал. Заявил, что «Миттян сама пришла в комнату». Начался длинный судебный процесс, хотя следствие так и не выяснило, кто же такая «Миттян» – я, Митико Ота или восемнадцатилетняя девушка. На судебных заседаниях я не появилась ни разу. По рекомендации Саванобори и доктора Сасаки, посчитавших, что явка в суд нанесет «слишком большой ущерб моей психике». Хотелось сказать им обеим: «Спасибо и на этом». Не осталось ни одного человека, кому я могла бы верить.

Когда я физически окрепла, родители вместе с Саванобори отвезли меня домой, где я не была год и два месяца. Медсестры ободряюще улыбались на прощание, говорили: «Домой едешь! Рада, конечно?», а я трусила. Почему? Потому что дистанция между мной и родителями, которую я ощутила, оказавшись на свободе, со временем не становилась меньше. Напротив, образовавшийся разрыв только увеличивался. Мир, куда я вернулась, стал немного не таким, как прежде.

Сидя под замком у Кэндзи, много раз во сне я видела себя дома. Даже сейчас помню: я лежу в гостиной, слышу голос матери – она что-то напевает, иду ее искать. Она спряталась в шкафу, я отодвигаю дверцу – «Нашла!» – и громко смеюсь. Просыпаясь, я видела всю ту же тесную грязную комнату, слышала за стеной храп чужого дядьки; в приоткрытом шкафу в полумраке маячил красный ранец. Каждое пробуждение было для меня мукой, я думала: почему это не дурной сон! Я тут же зажмуривалась, стараясь поскорее уснуть снова. Уйти в мир снов и больше не возвращаться. Зачем? Ведь там так хорошо! Вот чего мне хотелось. Я как бы погрузилась в летаргический сон на время, что просидела под замком. Это было бегство от реальности.

Взрослые, радовавшиеся моему освобождению, верили, что смогут предложить мне такую же жизнь, какая у меня была до того, как я попала в руки Кэндзи. Они встречали меня радостно, с распростертыми объятиями: «У нас безопасно, спокойно». Окружающий мир менялся. Это тревожило и пугало меня, но никто этого не замечал.