Читать книгу "Записки понаехавшего - Михаил Бару"

* * *

Вот раньше были театры. В начале позапрошлого века в Москве имела большой успех крепостная труппа помещика Столыпина. Дисциплина там была… Нынешним режиссерам такая только снится. И то не всякий день, а по праздникам. Провинившихся актеров секли прямо на сцене. Впрочем, не одни режиссеры об том сны видят. Но мы о другом — о театрах. В столыпинском театре, по отзывам современников, «комедь ломали превосходно». Особенно удавалась труппе пьеса «Нина, или Сумасшествие от любви». А. М. Тургенев, ротмистр лейб-гвардии и завзятый театрал, и через много лет не мог забыть о том, что главная героиня «была ростом немного поменьше флангового гвардейского гренадера и умела вскрикивать так, что зрительниц охватывала нервная дрожь от испуга». А нынешние… Где гренадерские стати? Где вскрик?.. Ну, положим, вскрикнуть еще смогут. Но где найти такую публику, еще и прекрасного полу, чтоб нервно задрожала от испуга? Задрожишь их — как же! Раньше молодой человек, собираясь с девушкой в театр, сомнений не имел — задрожит. Потому и вел. И в полутьме ложи какого-нибудь бельэтажа можно было обмахивать, обмахивать ее веером, подносить к прелестному носику флакончик с нюхательной солью, а то и расшнуровать что-нибудь ненароком. Теперь везде кондиционеры, шнуровки у барышень только на кроссовках, а нюхают они сами и такое… И главное — кто теперь сходит с ума от любви? От банковских счетов, от мерседесов, от нефтяных месторождений, от налоговых инспекторов, от черта в ступе — сходят, но от любви… Спрашивается, при такой-то обстановке в зрительном зале, — что можно сделать на сцене?..

* * *

Еду на работу, а рядом старушка сидит и читает большую, глянцевую, аж глаза слепит, книжку с названием «Леди Диана и Камилла Паркер Боулз».

— Вот, — думаю, — как же там все было у них затейливо… Приходит Чарльз под утро домой — понятное дело, задержался на совещании в министерстве или, там, адмиралтействе. Ну, и пробирается тихо, как мышь, к себе в спальню горничной. Скрипнул нечаянно дверцей холодильника — у них во дворце все холодильники-то антикварные — лет по триста им, ну и скрипят ужасно. И тут — раз: «Где был, подлец? У Милки своей был?!» Диана, когда они ругались, Милкой ее называла. Еще и фамилию ее никогда не произносила как Боулз — только Боллз. И давай в стену коллекционным веджвудским фарфором кидаться… На следующее утро бежит свекрови жаловаться: «Знаете, мама, с кем вашего сына вчера видели? Знаете?!» А свекровь ничего ей не ответит. Промолчит и все. Только подумает — ведь не зятя же видели, а сына…

* * *

— У вас медведи с чем?

— Ни с чем. Это коровы.

— А коровы…

— Ни с чем. Это…

— Не коровы?

— Женщина, вы меня не путайте! Я здесь на солнце стою! Это коровы ни с чем. Пустых брать будете?

— Да хоть на луне стойте. Нечего мне здесь хамить! Я ребенку беру. Взвесьте мне одну корову… Две взвесьте!

— Митенька! Митенька! Ты хотел медведя — на! Попробуй мне только не сожрать эту корову целиком! Я запихну ее тебе не знаю куда. После обеда получишь вторую, и ее…

* * *

Вот раньше были зрелища. Зайдешь в какой-нибудь балаган, а там тебе задешево покажут бородатую женщину, или заграничную сирену, или нашу, отечественную русалку, пойманную возле Калязина и знающую слова рыбаков — те, заветные, которые они говорят, когда сеть зацепится за корягу. Хочешь — женщину за бороду дергай, а хочешь — русалку покорми с руки пескариками, которые тут же по копеечке продаются. А не то — пой с сиреной дуэтом. Где теперь эти балаганы… Раньше ходили на аэропланы смотреть. Они тогда летали не для прибыли, а для красоты. Теперь тоже смотрят, но с мечтой улететь отсюда к чертовой матери. Конечно, теперь все покажут по телевизору — только смотри. А охота потрогать. Еще господа в экипажах выезжали на прогулки. Лошади с позолоченными бляхами и разноцветными кистями, толстые кучера и форейторы в немецких кафтанах, в напудренных париках с косами, в которые были вплетены разноцветные ленты. На запятках егерь в шляпе с большим зеленым пером стоял и араб в чалме. А теперь господа на своих мерседесах в пробках стоят. И у кучеров не то что парики с косами, а даже и вовсе затылки бритые. Да из украшений только очки черные и телефон мобильный. Что уж про запятки говорить — едет джип с охраной и в нем стекла затемненные. И на ком там чалма, а кто в шляпе с пером — сам прокурор не разберет. А звериные травли? Когда медведя или волка собаками травили. Вот была потеха… Нынче какие уж травли… Окружат милиционеры карманами какого-нибудь бедолагу из Таджикистана или Молдавии и давай… Ну какой же из него волк?! Тем более медведь… Но это мы все о простонародных зрелищах говорили, а возьмем культурные. К примеру, балет. Лет двести назад у каждого уважающего себя князя или графа был свой балет. Такие пастухи и пастушки были — просто персики со взбитыми сливками. Смотришь и так облизываешься, что язык на плече. Вот у князя Юсупова был кордебалет. Феерия, а не кордебалет. Особливо когда его сиятельство знак им особый подаст — так сейчас же пастушки его крепостные одежды свои балетные скинут и давай выплясывать а-ля натюрель. Мужские зрители от восторга просто вне себя были. Понимали в прекрасном — что и говорить. Вот у кого теперь балет свой есть? То-то и оно. Купят какую-нибудь футбольную команду… А толку от нее? Ну скинут они на поле по свистку из ложи свои майки с трусами, и что? Это феерия? Это восторг?! Тьфу на них. И только цыгане как тогда нам гадали, так и сейчас гадают. И гадать будут, пока мы им ручку золотим. Мы золотим им, золотим — уж до ушей и зубов дозолотили. А им все мало. Или ручек у них больше становится, или мы как были…

* * *

На Введенском кладбище увидел могилу человека по фамилии Здоровяк. Сначала подумал — вот, даже с такой фамилией люди умирают, а уж нам-то…

Потом еще подумал… Как он жил с такой фамилией? В детстве шел в какую-нибудь музыкальную школу — маленький, худой, в очках с толстыми стеклами, со скрипкой в тяжелом футляре, а во дворе мальчишки в футбол играют и кричат ему обидное. Но он все равно идет. И потом, когда уже совсем больной и старый ходил по врачам… Какой же врач удержится от того, чтобы не скаламбурить? А он терпел, только горько улыбался. И фамилию не изменил. Мог бы взять фамилию жены, к примеру. Она лежит рядом с ним, и тоже — Здоровяк.

* * *

Читал книгу о допотопной, допожарной Москве. И была она тогда всероссийской ярмаркой невест. Из всех ближних, а то и дальних губерний свозили их в столицу в надежде удачно выдать замуж. Женихи так и роились вокруг них. Поручики разные, секунд-майоры, титулярные советники… Кто имение промотал, кто в карты проигрался — каждый хотел поправить свое материальное положение удачной женитьбой… Поднял я глаза от книги — а в вагоне метро от невест рябит в глазах. А на улицу выйди, а зайди в модный магазин… И не то чтобы товар какой лежалый и дебелый — совсем наоборот. Отменного качества товар. Как говорится — с одной знакомься, на другую глаз положи, а третьей только… тотчас и откусит по локоть. И откуда их столько? Неужто с тех пор так и не составили себе удачных партий? И то сказать — кто теперь думает отдавать карточные долги? Титулярные советники теперь не проматывают имений, а пристраиваются в какой-нибудь неприметной канцелярии и сами через год-два такое имение отхватят, что прокуратура только диву дается от зависти. Потом поедут в какой-нибудь провинциальный Ярославль или Петербург и купят себе невест — хочешь с жилплощадью, а хочешь без нее, на вывод, как Павел Иванович мертвых душ, хочешь простых ярославских ядреных хохотушек в обтягивающих штанах со стразами, а хочешь непростых петербургских тонких и культурных в серебряных кольцах штучной работы и с тремя шкафами книг по истории и архитектуре. Там, в провинции, их хоть в розницу, хоть оптом бери — цены куда как ниже столичных. На поручиков и секунд-майоров тоже никакой надежды нет. Секунд-майоры — мужчины уж не первой молодости. Им невеста нужна из коренных москвичек, с квартирой в элитном доме, чтобы потом немедля выйти в отставку и зажить в свое удовольствие, не работая сутки через трое в каком-нибудь частном охранном предприятии или пожарной инспекции. Что же до поручиков, корнетов и прочих прапорщиков… Этим, пока хватает жалованья на водку с пивом, мысль о женитьбе, детишках и прочих радостях семейной жизни, если и приходит в голову, то только в похмельную. И усугубляет ее (головы) боль. Вот так и бродят с тех самых пор невесты по столице неприкаянные — то по улицам пройдутся, то в магазин зайдут, а то в метро спустятся… Женюсь, где ты?