Читать книгу "Картотека живых - Норберт Фрид"

В десять часов утра и в самом деле начали рыть канавы. Абладекоманда, пополненная десятком новичков покрепче, выкатила из ворот тележку и, громко ухая, возила стройматериалы со склада. Для каждой крыши требовалось восемь готовых деталей из досок, планок и толя — размером три метра на два с половиной — и такое же количество дощатых секторов для нар. Кроме того, ставились две большие готовые треугольные стены, передняя и задняя, дверь и окно. Всего, таким образом, барак собирали из двадцати деталей, а на три барака их требовалось шестьдесят. Особенно трудно было возить громадные и нескладные треугольные стены: они никак не помещались на тележке, их приходилось скорее нести, чем везти. Отхожее место собирали из четырнадцати деталей несколько иных размеров. Доставка всех этих материалов на стройплощадку затянулась до полудня. Раньше не удалось начать ни стройку забора, ни вывоз мертвецов, потому что тележка была единственным перевозочным средством в лагере — на ней возили и дрова, и картошку, и трупы.

Маленький коренастый Диего Перейра в синем берете и толстом шерстяном шарфе уже два раза заходил в контору.

— Никс? — махал он руками. — Все еще никс[9]?

— Знаешь ведь, что у нас только одна тележка, — сердито проворчал писарь. У него было работы по горло, а с этим сволочным испанцем, который упрям, как мул, и прикидывается, что не умеет говорить по-немецки, Эрих вообще не любил разговаривать. — Иди, помогай пока абладекоманде. Иди, работай!

Диего вытаращил большие черные глаза и ткнул себя пальцем в грудь.

— Я — тотенкоманда. Я хоронить из всех последних сил. Это мой работа. Писарь, ты умирал, я тебя закопать, живо, марш. Хочешь? А другой работа ausgeschlossen.

Грек, сидевший напротив писаря, рассмеялся, и это еще больше рассердило Эриха.

— Перестань, Фредо, и немедленно гони его отсюда, я его видеть не хочу! — И, язвительно взглянув на Диего сквозь стальные очки, писарь по-мальчишески подразнил его: — Да здравствует Франко! Да здравствует Франко!

Фредо вскочил, едва успев удержать испанца, который устремился вниз по ступенькам, чтобы накинуться на писаря. Тот, зная, как силен Фредо, спокойно сидел на месте.

— Гони его, говорю тебе, гони! — повторил он.

Испанец напирал на Фредо и бурчал ему в ухо:

— Эх, ты, коммунист, а защищаешь нацистскую шлюху!

— Тебя защищаю, осел, — ответил тот и железной рукой оттеснил испанца к двери. — Это же писарь. Проваливай!

Диего вырвался из рук грека и, багровый от гнева, затопал по ступенькам. В дверях он остановился, обернулся и сплюнул.

— Я тебя похоронить, писарь. Факт, на сто процент!

Когда Диего вышел, писарь нервно оттянул воротник своей арестантской куртки, словно ему было душно.

— Подам на него рапорт, разделаюсь с ним. Сегодня же! А если ты будешь смеяться его дурацкой болтовне…

Грек уселся на свое место, напротив писаря, и пристально посмотрел на него.

— Герр писарь, вспомните, пожалуйста, о лагере нового типа. Диего и его люди — полезные работники. Карцера, порки, виселиц здесь уже не будет. Зачем же подавать на него рапорт?

Писарь замахал на него руками, в которых держал бумаги.

— И ты хорош гусь! Видишь, как я занят, а ты меня раздражаешь и задерживаешь. У меня и без того голова идет кругом.

— Вот потому-то вы нервничаете и поступаете неправильно, — невозмутимо продолжал грек. — Мы все здесь жертвы фашизма, так зачем же нам…

— И я? — хрипло засмеялся писарь и показал на свой зеленый треугольник.

— И вы тоже. Я вас уже достаточно хорошо знаю, вы немец, но не фашист. Мы наверняка доживем до того времени, когда окажется, что лучше быть не фашистом, а жертвой фашизма. Это вы сами уже давно поняли. Зачем же вы наживаете себе врагов среди заключенных? А что касается обилия работы в конторе, то почему бы вам не взять помощника?

Эрих наклонился над бумагами и делал вид, что не слышит.

— У меня нашелся бы для вас подходящий человек, — добавил Фредо и взялся за бумагу и карандаш.

— Хочешь пристроить сюда еще одного грека? — бросил писарь, не отрываясь от работы.

— Ну что вы! Вы же сами сказали, что они безграмотны.

— Это верно, — усмехнулся писарь. — Но изредка бывают и исключения.

Фредо слегка поклонился.

— Спасибо, писарь. Но на этот раз я имел в виду не грека.

— Француза?

— И не француза. Мне понравилось, что вы выдвигаете Оскара. Это правильный ход. Что, если бы усилить позиции лазарета тем, что взять в контору кого-нибудь, кому доверяет Оскар?

Эрих перестал писать.

— Венгра?

— Хотя бы и венгра. Но еще лучше, чтобы это был не старичок. Что вы скажете насчет кого-нибудь из новеньких? В большинстве они чехи и поляки.

— Вздор! Этих мусульман никто не знает. Оскар видел их даже меньше, чем мы. Все они на одно лицо, дохлые, уши торчком. Ты согласен посадить рядом с собой такого заморыша?

— В лагере нового типа все они быстро воспрянут духом и телом, не правда ли, писарь? А заключенный, который попадает в проминенты, поправляется скорей других, это вы сами знаете. У меня есть кандидатура.

— Ай да грек! — засмеялся писарь. — Я еще не знаю по имени ни одного из этих полутора тысяч, а у него уже есть кандидатура! Знает ли его хоть Оскар?

— Знает, и вы тоже знаете. Оскар — в этом я только что убедился относится к нему благосклонно. Справлялся я о нем и у других чехов. Все его знают, он кем-то был там у них, в Терезине. Его блоковый сказал, что он умеет петь. Мы сами убедились, что он хорошо говорит по-немецки и по-французски. Ну, вспомните-ка, это тот кинорежиссер.

— Знаю, знаю! — писарь отмахнулся. — Санитар Пепи приводил его сюда. Нет, эта кандидатура не годится: проминенты ни за что не простят мне, если я возьму в контору только что прибывшего новичка.

Фредо хитро улыбнулся.

— Проминенты вам не страшны. И вообще, разве вы боитесь кого-нибудь? А кинорежиссер — это солидный человек, с кинорежиссерами считаются. Помните, как тогда, ночью, Гастон сразу навострил уши? Если мы дождемся конца, кинорежиссер может оказаться влиятельной фигурой. Иметь его свидетельские показания в свою пользу — это… В общем, я бы на вашем месте, писарь, держал под боком такого человека. Если он поймет ваше стремление к новому духу лагеря…

— Ох и хитер! — смеялся Эрих, покачивая головой. — Ну и ловкач же ты, грек!

6.

Ровно в одиннадцать часов к комендатуре подъехал курьер в длинном сером дождевике, застегнутом донизу, с черной сумочкой на груди и автоматом за плечами. Он поставил мотоцикл и явился к рапортфюреру. Копиц сидел у себя, в жарко натопленной комнате. Он был без френча, из-под воротника и манжет рубашки выглядывала толстая фуфайка. Встав, он хлопнул себя по лбу.