Читать книгу "Мы пойдем другим путем! От "капитализма Юрского периода" к России будущего - Андрей Колганов"

Под этим авторы понимают не только концентрацию имущества, капитала, но и особой формы общественного богатства, соединяющей реальное присвоение средств производства, ликвидных ресурсов и иных хозяйственных благ с бюрократическим, волевым, насильственным контролем за определенной частью экономики. От традиционных корпораций развитых стран корпоративные группы в трансформационных экономических системах отличает качественно большая степень контроля за рыночными процессами, номенклатурно-бюрократический или спекулятивно-криминальный (и лишь в редких случаях «классический» частнокапиталистический) генезис и значительно более широкое использование добуржуазных, командных, вообще внеэкономических методов концентрации своей власти.

Подчеркнем еще раз: выше речь шла о концентрации власти, а не просто производства и(или) капитала. По последним двум параметрам положение в разных странах изменяется в различных направлениях и медленно: структуру производства трудно переделать за несколько лет. Что же касается экономической власти (права собственности, контроль за рынком и социальными процессами, экономической политикой и т. п.), то она быстро перераспределяется, уходя из рук государства и попадая в руки не трудящихся (т. е. большинства общества), а кланов, соединяющих в полумафиозные-полуфеодальные «семьи» («машины патронажа») тех или иных представителей новой государственной номенклатуры, бюрократии среднего уровня, криминальной и «независимой» буржуазии.

Трансформационная экономика кризисного типа вследствие этого развивается в направлении, антагонистичном господствующему вектору общественного прогресса рубежа веков (социализации, гуманизации и экологизации экономики).

В то же время выделенная выше специфическая цель продуцирует консьюмеризм, потребительство, причем в его примитивнейших формах, вполне закономерных в обществе, недавно вырвавшемся из лап «экономики дефицита», но весьма разрушительных для страны, имевшей шанс перехода не к «обществу потребления» (причем лишь для 20 % населения), а к постиндустриальному миру, где прогрессивно развивается прежде всего новаторский потенциал работников.

Этот консьюмеризм развивается в разных видах, включая (1) патерналистский тип (потребительский идеал для массы в рамках и дозах, допускаемых новым «начальством») и (2) агрессивно-псевдоаристократический тип (характерный для нуворишей эпохи первоначального накопления капитала), основанный на паразитическом расточительном потреблении.

Накладываясь на инерцию «реального социализма» прошлого, первый тип порождает замедленное отмирание тенденции к социальному иждивенчеству (когда большая часть бывших и настоящих служащих по найму у государства по-прежнему ориентирована на пассивное экономическое поведение «ожидания» мер по поддержке уровня жизни от государства и корпоративных элит).

В свою очередь, традиции бюрократических привилегий, соединяясь со вторым типом консьюмеризма, инициируют быстрый рост паразитических (по источникам и направлениям использования) доходов, а также их активное «закрытое» (и в значительной степени не экономическое) перераспределение (сохранение и резкое расширение «официальных» привилегий в единстве с коррупцией плюс нелегальные доходы нуворишей).

Соединение в едином воспроизводственном процессе названных специфических черт производственных отношений переходного общества приводит к деформации («перевертыванию», «выворачиванию наизнанку») всеобщей закономерности социализации экономики.

В трансформационной экономике эта общецивилизационная закономерность реализуется в превращенном виде: чем глубже деформации возникающего капитализма и, следовательно, концентрация экономической власти в руках корпоративно-капиталистической элиты, тем ниже экономический потенциал и возможности свободного, гармоничного развития человека; чем глубже асоциальность экономического развития, тем больше возможности для дальнейших деформаций и нарастания корпоративной власти вследствие противоречий экономики, диффузии институтов, роста социальной дифференциации.

Влияние асоциального типа трансформаций на распределительные и трудовые отношения

Распределение доходов в российской экономике оказывается в зависимости в большей мере не от стандартных рыночных критериев, а от социального статуса человека и соответствующего этому статусу потребительского стандарта (два основных типа такого стандарта как раз и указаны выше). Эти черты становятся закономерностями распределительных отношений в трансформационной экономике. Их переходный характер очевиден — доходы, формально происходя из рыночных источников, на деле оказываются в зависимости от (1) баланса сил кланово-корпоративных группировок и (2) от баланса сил между этими группировками и остальным населением.

Поэтому не «рынок», а именно (1) статусное место в корпоративно-бюрократической иерархии кланов и (2) место клана в системе в целом (одно дело Москва или «Газпром», другое — деревня и сельскохозяйственное предприятие) являются определяющим фактором распределения доходов.

Господство в экономике России корпоративно-монополистического регулирования и деформаций позднего рынка, соединение номенклатурно-корпоративной собственности с капиталистическим и добуржуазным отчуждением работника от средств производства, статусно-иерархический характер распределения доходов — все это порождает и особенности положения работника в сфере трудовых отношений.

Работник в России весьма далек от положения свободного наемного работника капиталистического общества.

Прежде всего он не является свободным очень во многих отношениях. Эти ограничения свободы определяются как пережитками бюрократической системы прошлого, так и накладывающимися на эти пережитки своеобразными чертами зарождения в России капиталистических порядков и возрождающихся добуржуазных отношений. Множество нитей опутывают российского работника по рукам и ногам, лишая его свободы выбора и ограничивая его подвижность как в профессиональном, так и в территориальном отношении. Работник привязан к своему предприятию, поскольку до сих пор многие социальные услуги он может получить только там. Уходя с предприятия, он может потерять возможности пользования детским садом, организации сравнительно дешевого отдыха для себя и для своих детей; он лишится надежды приобрести квартиру со значительной скидкой; он разорвет принципиально важные для него (в силу инерции прошлого) связи в коллективе и т. д.

Как уже отмечалось, на протяжении ряда лет в кризисных переходных экономиках правилом является систематическая невыплата заработной платы, т. е. либо прямое воровство товара — рабочая сила, либо полуфеодальное принуждение к труду вкупе с патернализмом, либо то и другое вместе. В любом случае это один из ярчайших примеров возрождения добуржуазных форм зависимости и эксплуатации.

Территориальная подвижность работника ограничена также отсутствием в России рынка аренды муниципального жилья (а цены аренды на частном рынке недоступны даже для людей со средними доходами). Приобрести же жилье в собственность большинству граждан препятствует низкий уровень их доходов (так, стоимость одного квадратного метра жилья в Москве соответствует примерно полугодовой средней заработной плате). Следует учесть также, что в России до сих пор весьма слабо развит долгосрочный кредит на покупку жилья. Возможность продать квартиру в одном месте и приобрести в другом также весьма сомнительна, поскольку в регионах с высокой безработицей цены на жилье вдвое, а то и втрое ниже, чем в регионах с более благоприятным уровнем занятости. Кроме того, свободную перемену места работы и жительства затрудняет фактическое сохранение во многих регионах института прописки, высоких сборов за регистрацию иногородних (например, в Москве) и другие бюрократические препоны. Тем самым работник оказывается привязан к определенной территории и/или кланово-корпоративной группе мощными внеэкономическими узами, напоминающими (подчеркнем сделанный выше вывод) связь крепостного с землей.