Читать книгу "Любовь и зло - Энн Райс"

— Это верно, и было время, когда он любил меня даже больше. Никколо с Виталем, когда сходились вместе, вытворяли иногда такое! Должен признать, что между иудеем и христианином нет особенной разницы, когда доходит до кутежей и волокитства, во всяком случае, разница на время исчезает.

— Значит, это ты всегда был хорошим сыном? — уточнил я.

— Я старался им быть. Вместе с отцом я много путешествовал. Он не хотел отрывать Никколо от университетских занятий. А я могу рассказать тебе и о прериях Америки, и о нравах, царящих в портах Португалии, и о таких ужасах, какие ты и не представляешь.

— Но ты все равно вернулся в Падую.

— О, отец же должен был дать мне образование. Это означало, что я отправлюсь в университет, как и брат, однако я никогда не был таким способным, как они, как Виталь или Никколо. Но они оба мне помогали. Всегда брали под свое крыло.

— Значит, долгие годы ты единственный был рядом с отцом, — заметил я.

— Да, — подтвердил Лодовико. Слезы уже просохли, больше не текли по лицу. — Да, но ты бы видел, как быстро он снова сблизился с моим обожаемым братом. Как будто бы я вообще остался где-то в джунглях Бразилии.

— Кстати, это растение, вот это деревце, — указал я, — оно не из джунглей Бразилии?

Лодовико внимательно посмотрел на меня, затем развернулся и уставился на дерево в кадке, как будто увидел его впервые в жизни.

— Может, и оттуда, — сказал он. — Я точно не помню. Мы привозили с собой много отростков и черенков. Вот цветы, например, отец любит, когда их много. Любит он и фруктовые деревья, которые ты видишь здесь. Он называет этот двор оранжереей. На самом деле это его сад. Я прихожу сюда только время от времени сочинять стихи.

Слезы просохли окончательно.

— А откуда тебе известно это растение? — поинтересовался Лодовико.

— Гм, ну, я видел его в других местах, — осторожно признался я. — В том числе и в Бразилии.

Выражение лица Лодовико изменилось, теперь, когда он взглянул на меня, оно казалось нарочито безмятежным.

— Я понимаю, как ты беспокоишься о брате, — сказал я, — но, возможно, он выздоровеет. В его организме до сих пор осталось много сил.

— Да, и тогда намерения отца относительно Никколо осуществятся. Если только демон не стоит между ним и этими намерениями.

— Я не поспеваю за твоей мыслью. Ты же не думаешь, что твой брат…

— О, нет-нет, — проговорил он холодно, без всякого намека на слезы. — Ничего подобного. — Затем Лодовико снова сделался задумчивым и озабоченным, поднял бровь и улыбнулся, как будто бы погруженный в собственные мысли. — Демон воспротивился планам отца, — пояснил он, — и ты даже не представляешь, с какой силой. Давай я кое-что расскажу тебе о нашем отце.

— Я весь внимание.

— Он всегда был так добр, столько лет он держал меня при себе, словно ручную обезьянку, таскал с корабля на корабль, как будто любимую зверушку.

— То были счастливые годы?

— О да, в высшей степени.

— Однако мальчики становятся мужчинами, — предположил я.

— Вот именно, точно так, а мужчинам свойственно испытывать страсть, мужчины могут любить с такой силой, что чувство кинжалом пронзает им сердце.

— И ты испытал подобную любовь?

— О да! Эта женщина — само совершенство, и она не смотрит на меня сверху вниз, потому что сама она незаконнорожденная дочь высокопоставленного священника. Мне нет нужды называть его имя, ты и сам можешь догадаться, о ком идет речь. Но стоило мне увидеть ее, и остальной мир для меня исчез — есть только тот, в котором живет она, и я готов пойти куда угодно, и путь мой будет осмысленным, если только она будет рядом со мною. — Лодовико в очередной раз пристально взглянул на меня, но затем его снова одолело мечтательное настроение. — Неужто это был только фантастический сон?

— Ты полюбил девушку и захотел жениться на ней, — подтолкнул я его.

— Да, ведь я богат благодаря постоянно растущей щедрости отца и его привязанности, какую он выказывает мне и наедине, и в присутствии других.

— Да, так и есть.

— Однако же когда я назвал отцу ее имя, как думаешь, чем все обернулось для меня? Боже, лучше бы мне никогда не переживать того момента. Лучше бы ничего не знать. Дочь священника, да, но какого! Высокопоставленного кардинала, у которого много богатых дочерей. Какой я был дурак, что не понял — этот бриллиант отец уже присмотрел для короны своего старшего сына!

Лодовико замолчал. Пристально поглядел на меня.

— Я не знаю, кто ты такой, — задумчиво протянул он. — Почему я признаюсь тебе в самом горьком поражении своей жизни?

— Потому что я тебя понимаю, — предположил я. — Отец сказал, что эта девушка для Никколо, а не для тебя?

Лицо его сделалось жестким, почти злобным. Каждая черточка, какая всего секунду назад, кажется, была полна скорби и озабоченности, теперь застыла пугающей ледяной маской — любой на моем месте испугался бы, увидев его таким.

Лодовико изумленно поднял брови и холодно посмотрел мимо меня.

— Да, моя возлюбленная Летиция предназначалась для Никколо. И почему я не знал, что слухи уже идут? Почему не пришел к нему раньше, до того, как отдал в залог собственную бессмертную душу? О, отец обошелся со мной по-доброму. — Лодовико улыбнулся леденящей улыбкой. — Он обнял меня. Он обхватил ладонями мое лицо. Я все еще его младшенький. Его милый мальчик. «Мой милый Лодовико. На свете много красивых женщин». Вот и все, что он сказал.

— Это ранило тебя в самое сердце, — негромко предположил я.

— Ранило? Ранило меня? Да он вырвал у меня сердце и бросил на корм стервятникам! Вот что со мной случилось. А какой дом, как ты думаешь, он собирался подарить счастливой невесте и жениху, когда будет заключен брак? — Лодовико засмеялся сначала холодно, а затем неудержимо, как будто бы действительно веселясь. — Тот самый дом, который он поручил подготовить для них Виталю, проветрить, обставить и где теперь поселился злобный и шумный еврейский диббук!

Лодовико так сильно переменился, что я уже не узнавал в нем человека, горько рыдавшего в коридоре. Однако в следующий миг он снова погрузился в мечтательную задумчивость, хотя жесткие складки на лице так и не разгладились. Он смотрел мимо меня на буйно растущие деревья и цветы во дворе. Он даже возвел очи горе, словно изумляясь последним лучам вечернего солнца.

— Но твой отец, без сомнения, понимал, какой удар нанес тебе.

— О да, — подтвердил он. — И наготове уже имеется другая девушка, весьма богатая и красивая, она только и ждет момента, чтобы появиться на сцене. Она будет мне прекрасной женой, хотя я не обменялся с нею и парой слов. А моя возлюбленная Летиция станет мне любезной невесткой, как только брат поднимется с постели.

— Неудивительно, что ты плачешь, — сказал я.