Читать книгу "Темное торжество - Робин Ла Фиверс"

Но я едва успеваю дотянуться до спрятанного в рукаве ножа, когда он вдруг ахает, а на лице возникает изумленное, почти обиженное выражение.

— Что? Что случилось? — вполголоса спрашиваю я, не желая утрачивать решимости.

Он молча тянется руками к груди, словно там у него вдруг заболело; на губах показывается кровь. Всеблагой Мортейн! У толстяка что, приступ какой-то?

Матюрен валится на пол, точно висельник, которому перерезали веревку. Он падает прямо на меня, и я едва не опрокидываюсь навзничь. Из его тела вырывается что-то темное, бьющееся, большое…

Вот это самый неприятный момент в том, что касается убиений. Терпеть не могу вынужденного общения с душой, вырванной из плоти. Я не зря вспоминала свой первый поцелуй и связанные с ним чувства: вот и здесь почти то же самое. Делать нечего, я ожесточаю свой дух и вглядываюсь в вереницу проносящихся видений. Вот толстая рука д'Альбрэ обнимает плечи барона, внушая ему ложное ощущение безопасности… Вот самодовольство: это я выбрала его, а не Вьенна или Жюльера. А потом откуда-то из глубины — муки задавленной совести, ведь он предал юную герцогиню. Совесть была вроде бы надежно умаслена уверениями д'Альбрэ насчет того, что лучшего, чем он, мужа не найти, но совсем успокоиться все-таки не могла…

Тут некая сила отпихивает прочь безжизненное тело барона, и я вижу перед собой высокий темный мужской силуэт. В руках у него меч, и с клинка еще капает кровь.

— Юлиан!.. — потрясенно шепчу я.

Он делает шаг вперед, его губы туго сжаты, лицо в глубокой тени.

— Позабыла, сестренка? Ты принадлежишь мне!

От этих слов у меня холодеют самые кости, я обхватываю себя руками, чтобы скрыть, как они дрожат.

— Ты только моя, — тихим голосом продолжает он, словно любовник, нашептывающий нежности. — Ничей слюнявый рот не будет мусолить тебя, ничьи поганые руки не будут лапать. — Он смотрит вниз и толкает мертвеца носком сапога. — Эта малодушная тварь уж точно не посягнет на тебя.

Теперь я понимаю смысл его взгляда за ужином. Это было обещание расправы.

Я самым естественным образом вписываюсь в роль, которую должна сыграть. В алхимии я не слишком преуспела, так и не выучилась обращать свинец в золото, но никто лучше меня не умеет обращать испуг в дерзость, а это, поверьте, гораздо трудней. Я раздраженно улыбаюсь Юлиану и для пущего эффекта встряхиваю волосами:

— Так вот как ты все истолковал, Юлиан? И еще заявляешь, будто видишь меня насквозь?

Его готовая выплеснуться ярость чуть остывает.

— Тогда почему ты здесь?

Да он что, глухой? Я наклоняю голову:

— Наш отец велел пустить в ход мои женские чары и убедиться, не задумал ли Матюрен его французам продать!

Он сжимает зубы; я вижу, как дергается мышца на лице.

— И ты намерена была идти до конца?

Вместо ответа, я показываю ему нож, спрятанный в кулаке.

Он впивается в мои глаза огненным взором, словно пытаясь высветить правду в их глубине:

— Это правда?

Я хохочу. Просто не могу удержаться.

— Ты в самом деле вообразил, будто я по своей воле пришла к этому куску тухлого сала? Юлиан, у тебя совсем никакой веры нет! Мне-то — ладно, но ты уже и моему вкусу доверять перестал?

Он бросает меч на пол, перешагивает через тело и хватает меня за плечи. Мое сердце снова бухает в ребра: он разворачивает меня и прижимает к стене. И приближает губы к моему лицу:

— Поклянешься?

Нельзя допустить, чтобы он почуял мой страх. Я хватаю этот страх и превращаю в топливо для своего гнева. И с силой отталкиваю Юлиана:

— Хватит глупостей! Клянусь Всевышним и всеми девятью Его святыми! А теперь пусти, больно же!

Его настроение меняется, как бегучая ртуть. Он ловит мою свободную руку и подносит к губам:

— Я не должен был сомневаться в тебе.

Его дыхание теплом обдает мне кожу. Он переворачивает мою кисть и целует запястье.

— Вот именно, не стоило. — Я тяну руку к себе и чувствую немалое облегчение, когда он отпускает. Принимаюсь убирать растрепанные волосы, больше для того, чтобы он опять за руку не схватил. — Ну и как, по-твоему, я объясню все это отцу?

Юлиан переводит взгляд на мертвого Матюрена:

— Мы скажем, что он был кругом виноват, как отец и подозревал, а ты еще и поймала негодяя с поличным. Так что у тебя не оставалось выбора, кроме как убить его, прежде чем он отправит еще одно послание герцогине.

— Еще одно послание?

Взгляд Юлиана, по обыкновению, непроницаем.

— Именно. Поскольку тебе удалось выяснить: это он предупредил герцогиню, что она едет прямо в ловушку.

Я вынуждена признать, что Юлиан удивительно ловко сумел обратить незавидную ситуацию к нашей с ним выгоде. К моей выгоде, вернее сказать. Снова он придумал верный способ защитить меня от гнева д'Альбрэ. Однако в этом таится своя опасность: мне остается только предположить, что Юлиан подозревает — герцогиню предупредила я.

А он тем временем добавляет:

— Я позабочусь о трупе.

Я выгибаю бровь и фыркаю:

— С тебя причитается за маловерие.

Он вновь хватает меня за руки.

— Один поцелуй, — молит он. — В знак того, что ты не сердишься.

Хочется отказать ему, но я, по сути, трусиха. Какие отказы, когда он допущен к моим самым опасным секретам! Ужас отравляет мою кровь, когда Юлиан наклоняется и накрывает мои губы своими… Я просто отъединяю свой разум от тела, почти так же, как отъединилась от плоти душа Матюрена. Только так я способна выдержать прикосновение Юлиана.

«Он мне не брат, — твержу я про себя. — Он мне не брат…»

И это еще одна причина, по которой я так отчаянно цепляюсь за свою веру в Мортейна. Если Он и вправду отец мой, значит у нас с Юлианом нет ни капельки общей крови.

Юлиан велит возвращаться в мои покои, а сам остается навести порядок на месте убийства. Я ухожу на чужих ногах, неверной походкой марионетки на ниточках. Чувствую себя выпотрошенной, точно рыба, которую мы ели на ужин.

Когда наконец добираюсь к себе, там никого нет — только девушка с кухни, разводящая на ночь огонь в очаге. Она так торопливо удирает при моем появлении, словно один мой взгляд способен превратить ее в жабу. А может, боится кары за то, что одним со мной воздухом посмела дышать?

Отцу случалось наказывать слуг и за меньшие проступки.

Яркое желтое пламя дышит успокаивающим теплом, и я подхожу погреться, устраиваюсь как можно ближе. Руки еще трясутся, холод, кажется, проник в самые кости, и все мое существо до последней жилочки прямо-таки вопиет: беги отсюда!