Читать книгу "Мертвые тоже скачут - Маргарита Малинина"

Поднявшись к себе, я легла на кровать поверх покрывала и принялась размышлять. Когда долго общаешься с человеком, волей-неволей перенимаешь у него некоторые привычки. Вот и сейчас мнительная настороженность, более присущая моей закадычной подружке Юльке, завладела моим рассудком всецело и отдала приказ не спускаться в ванную комнату. Конечно, как любой уважающий себя человек, я обязательно принимаю душ перед сном. Вот, казалось бы, кто нюхать меня ночью будет? Ладно раньше Женька нюхал, а теперь… Эх. Но упрямый организм, привыкший к роскоши, уюту и чистоте, гнал меня под душ. А разум твердил обратное: как можно самовольно становиться уязвимой (а нагие, да еще и с ограниченными в силу льющейся прямо на голову воды слухом и зрением, мы всегда уязвимы, с этим согласятся все), когда в доме посторонний, и не просто посторонний, а очень подозрительный посторонний, а задвижка на двери держится на добром слове?!

Произошел раскол личности. Физическое тело мечтало помыться, а ментальное твердило, что этого делать не стоит. Астральное в голосовании участия не принимало. Наконец, разум выдал идейку о том, что, если гость окажется примитивным маньяком (конечно, определение «примитивный» к этому человеку не подходит, тогда скажем так: «если гость окажется необычным маньяком, но с вполне обыденными маньячными потребностями – избить, изнасиловать или убить, или и то и другое и третье»), то пострадает-то в первую очередь именно физическая оболочка, способность мыслить отпадет лишь со смертью. Тут уж и душа подключилась, заявив, что быть изнасилованной таким чудищем не от мира сего – это самая настоящая душевная травма (нет, а быть изнасилованной не чудищем – это что, не травма что ли? – примечание разума) на всю оставшуюся жизнь, и тело под этим тяжелым гнетом вынуждено было отступить. В итоге я переоделась в ночную рубашку (спать голышом опять-таки отговорил авторитетный интеллект, тело в этот раз и пискнуть не посмело) и улеглась в постель.

Целых полчаса ничего не происходило. Я мирно лежала в постели с потушенным светом и желала себе побыстрей отойти ко сну, и снизу сперва все было тихо, но вот, где-то с полуночи, стали происходить странные вещи. С первого этажа начал доноситься непонятный шум. Страшно было не то, что доносится шум (не спится гостю), а то, что шум именно непонятный. Но я стала усиленно убеждать себя, что гость, допустим, просто пошел поесть (потому что звуки, если у меня все в порядке со звукоориентацией, распространялись именно из кухни; правда, нет-нет да и перемещались в зал), и в то же время начала ворочаться интенсивнее, окончательно лишившись всякой надежды на сегодняшний сон.

«Уж не ожерелье ли он ищет?» – заговорил ехидный разум, я так и подскочила. Постояла, постояла и снова легла.

Убью Юльку, когда вернусь. Ее вечная борьба с нематериальным внутренним голосом, отличающимся наивреднейшим нравом, всегда вызывала во мне скептическую ухмылку, а то и издевательский смех. А теперь получается, я и сама стала с ним общаться, приблизив себя тем самым на один шаг к пациенту с веселым диагнозом шизофрения. Даже если гость ищет ожерелье – пусть. Не слепые же мы с отцом, чтобы пропустить то, что сможет найти случайный человек?

Случайный ли?

Хм, не знаю. В любом случае, вряд ли новый постоялец прибыл именно за этим. Даже если он является тем субъектом, которому отец должен денег, то разумнее с его стороны просто сидеть и ждать, когда вернется дебитор и отдаст то, что должен, а не искать это самостоятельно.

Что же он тогда делает там?..

Я продолжала вслушиваться. Осторожные шаги… Скрипнула дверь кухни… Шаги… Звон стекла или еще чего-то, возможно, хрусталя… Передвинули стул в гостиной… Снова шаги по коридору… И вот он опять: какой-то неясный пшик, а затем – тихий-претихий шелест. Что это?

Привыкнув к постороннему шуму, я улеглась поудобнее и уже начала проваливаться в сон, как тут произошло нечто из ряда вон выходящее, заставившее меня не только забыть о сне, но и повторно вскочить с постели, замерев в ужасе посреди комнаты.

Вернувшись в гостиную, человек со странностями подошел к лестнице наверх и… стал подниматься по ступенькам, достаточно громко, то есть совершенно не скрывая своих намерений! Ужас состоял именно в намерениях: что ему нужно? Зачем он поднимается? На втором этаже, не считая предбанника, только моя спальня. Что ему может здесь понадобиться?

Так, спокойно. Он решил спросить у хозяйки, где… хм… скажем, вилки. Или тарелки. Или чашки. Поесть захотел-таки. Или, может, ему вздумалось проверить, что находится на втором этаже дома. Однако, на первый десяток взглядов, мужчина не показался любопытным. Скорее, он производил впечатление человека, у которого в крови отсутствует даже намек на любопытство, оно полностью вычеркнуто из его ДНК. Вывод: подниматься на второй этаж гость может только с конкретной целью. И я не могла придумать с какой. В этом и был весь ужас.

Шаги приближались. Скрипнула последняя ступенька (я знала, что это была именно последняя, верхняя ступенька, потому что только она одна и скрипела), дальше мужчина пошел к двери моей комнаты по гладкому паркету.

Что же делать, господи?! Что делать?!

В растерянности я забилась под кровать, чувствуя себя пугливым ребенком, которого беззаботная мама оставила одного в комнате с выключенным светом и которому в связи с разыгравшимся здоровым детским воображением почудился кто-то страшный и злой в шкафу. Оставалось только крикнуть во все горло: «Ма-ма-а!!», но на то, чтобы этого не делать, у меня мозгов, слава этому миру, хватило.

В тусклом лунном свете, льющемся из расположенного напротив входа в комнату окна, было видно, как дверь медленно, но в то же время без каких-либо колебаний открылась во мрак предбанника. Я различила слабые очертания высокой темной фигуры в дверном проеме. Боясь подать хоть какой-то звук, я перестала дышать.

Тень замерла на пороге. Затем послышался спокойный, прохладный голос:

– Девушка, где вы?

По моему дрожащему телу прошелся холодный сквозняк. Или это я все-таки рискнула выдохнуть?

– А вам-то что? – не замедлила я показать свой характер из-под кровати, уговорив себя не трястись от страха. Если бы гость хотел причинить мне вред, он не стал бы говорить: «Девушка, где вы?»

В воздухе завибрировало удивлением. Фигура шевельнулась, вроде бы наклоняясь.

– Вы там, что ли?

– Там – это где? – продолжила я ворчать, лежа на полу.

– Под кроватью. Что вы там делаете?

– А вам-то что? – возмутилась я, повторившись, и выбралась из укрытия: оставаться там было глупо, укрытия на то и нужны, чтобы прятаться, а ежели мое местопребывание уже обнаружили, какой смысл в нем оставаться? «Не обнаружили, – поправилась я. – Ты сама выдала его с потрохами». Ну ладно, включив свет, он бы без особых проблем отыскал меня самостоятельно.

– Вы что, там прятались? – спросил гость недоверчиво.

– Нет, конечно, – фыркнула я высокомерно. – От кого мне прятаться-то? Я никого не боюсь. Вот, ночнушку потеряла.