Читать книгу "Чучхе - Алексей Евдокимов"

— Зачем это ему?

— Во-первых, потому, что они платят. Деньги. Во-вторых… Потому, что Андрей правда считает себя очень умным. Умнее всех. И думает, что можно работать одновременно на всех… и всех же всем продавать. Только на самом деле зря он это думает. Потому что так не бывает. Так не получается ни у кого никогда. И кончается всегда примерно одинаково, — захлопывает папку. — И в этой связи — мой тебе совет. Держись от Андрея подальше. Его сторона улицы в ближайшее время будет особенно опасна.

46

Отодвинув занавеску, Артем смотрит в окно — во двор. Отпускает занавеску. Проводит рукой по волосам.

Возвращается к столу. Выдвигает верхний ящик. В ящике — диктофон с отдельно вынесенным микрофоном, мерцает красный огонек записи. Артем протягивает руку, выключает диктофон, выщелкивает кассету… Замечает что-то еще в этом же ящике — снова протягивает руку. Достает, разглядывает. В пальцах у него — пивная пробка с какой-то незнакомой надписью: экзотический сорт. На лице Артема появляется странное, пожалуй, озадаченное и озабоченное выражение.

47

Эмиль заходит в вестибюль престижного многоквартирного жилого комплекса. Охранники из-за стойки поглядывают на него. Он набирает на мобильном номер — видимо, не в первый раз.

Неживой любезный голос информирует его, что абонент вне зоны или временно недоступен. Эмиль сует мобилу в карман и подходит к стойке:

— Добрый день.

— Здравствуйте.

— Я к Алисе… Алисе Титаренко. Квартира восемьдесят девять.

Пока один охранник что-то набирает на пульте, второй говорит:

— Будьте добры, обождите минуточку.

…Лестничная площадка перед квартирой. У двери стоит Эмиль. Дверь открывается. На пороге — Алиса в домашнем.

— Господи… Я уж думал… Почему у тебя мобила не отвечает?

— Я ее вырубила, — мрачно отвечает Алиса, неподвижно стоя по свою сторону порога.

— Не хочешь общаться ни с кем?.. Мне уйти?

Алиса молчит, потом говорит хмуро:

— Заходи, раз уж пришел…

Разворачивается и, не глядя на Эмиля, движется в глубь квартиры.

48

Привалившись плечом к краю оконной ниши, Алиса смотрит в окно. Эмиль стоит в другом конце комнаты.

— Алиса, что происходит?

Она поворачивает к нему голову.

— Что мы все делаем?! — Эмиль.

Алиса разворачивается к нему, спиной к стенке, наклоняет голову и обхватывает себя руками за плечи.

— Почему, — не глядя на нее, Эмиль начинает и не заканчивает жесты, — почему, когда нам грозит общая опасность, мы не объединяемся, а начинаем давить друг друга?! Мы?! Из которых когда-то готовили одну команду?!

— Понимаешь теперь? — мрачно-премрачно хмыкает она.

— Ты о чем?

— О Нашем. Чего он хотел? Кого он в нас видел? Понятно, что не просто менеджеров… Может, Горбовскому он и задвинул какое-нибудь фуфло насчет подготовки будущих кадров «Росойла» — чтоб бабок на проект свой педагогический выбить… А может, и нет. Может, они вместе с Горбовским это придумали. Горбовский же тоже был идеалист, если ты помнишь… На свой лад. Он же хотел заниматься цивилизованным бизнесом. Прозрачным. Не сиделось ему на своих бобонах. На своих скважинах. Дернул его черт пытаться менять в этой стране правила игры. Его же потому и сожрали. Потому что ему больше всех было надо. Цивилизовать страну захотел… — фыркает.

— Ученик Нашего — чего ты хочешь…

— Конечно, они вместе это придумали! Потому мы и получились такие разные, что нас выбирали по принципу разности. Самых активных, амбициозных — и при этом ориентированных на разное. И учили — не профессии, не бизнесу, а — технологии успеха. Хорошо учили, согласись. Замечательно! — саркастически. — И при этом, значит, — делали из нас команду…

— …Чтобы мы, ломясь каждый по своей лесенке и забираясь все выше, выше, выше, — оставались вместе… А потом?

— Да не должно было быть никакого «потом»! Они же хреновы идеалисты были. Они же правда думали эту страну изменить! Эту помойку. Эту живодерню. Через нас. Они типа думали, что учат нас работать иначе, мыслить иначе, чем принято здесь. Чем когда-нибудь делалось здесь — со времен святого, блин, Владимира! — ядовито-ядовито. — В интернате поселили, заборчик построили два, на фиг, метра высотой, чтоб дерьмо снаружи не перехлестнуло, — возвели, блин, оранжерейку с микроклиматом… И стали растить из нас цивилизованных людей! Которые в перспективе навяжут свои правила всем остальным. Что ты на меня так смотришь? Не помнишь? Да он же сам об этом говорил не скрываясь!

Эмиль, хмурясь, смотрит на Алису. Та отвечает ему странной, кривенькой, как бы сожалеющей улыбочкой.

Девять лет назад

Из горлышка бутылки шампанского чья-то рука аккуратно вытягивает пробку. Хлопок. Пена чуть-чуть переползает через край.

Школа ЭКРАН. Школьный «банкетный зальчик» — столики, диванчик, телевизор… Музыка из стереосистемы, елка, какие-то серпантины и конфетти — Новый год! В помещении полно учеников-старшеклассников. Все галдят. Пьют шампанское, тягают бутербродики со столов…

На краю одного из столов примостился пожилой, но подтянутый человек.

— Артур Коминтыч! — расплескивая по бокалам шампанское из только что открытой бутылки, обращается к нему старшеклассник.

— Нет, Леш, спасибо, — качает Ненашев головой; извлекает из кармана фляжку — элегантную, в коже. — Издержки больного желудка. Могу пить только крепкое и только прозрачное… — улыбаясь. — У вас ведь наверняка такое же заныкано? Сделаем вид, что я про это не догадываюсь… — отвинтив колпачок, делает глоток; завинчивать обратно не спешит. — Только никогда не мешайте! Никогда-никогда. Учтите, что это правило важней, чем все, чему вас здесь учили и будут учить.

Дружный смех.

— Знаете, товарищи гимназисты… Я вам даже тост скажу.

Тусовка довольно быстро и без всяких понуканий замолкает: старшеклассники с бокалами в руках ждут тоста.

— Я уже довольно старый… И принадлежу к тому поколению, которое принято называть «шестидесятниками», — он задумчиво смотрит на фляжку. — Это последнее поколение родившихся в нашей общей стране, всерьез разделявшее разные социальные иллюзии. Почитайте моих почти ровесников Стругацких… которых я вам так часто и назойливо рекомендую, — улыбается опять. — У них случались очень оптимистические книжки, случались очень пессимистические… Но все равно вы наверняка заметите, что в совершенно разных их книжках, написанных в совершенно разное время, есть одна общая мысль. Насчет того, что человек есть объективный носитель разума… а если что-то мешает ему таковым быть — то это можно и должно исправлять. В первую и, в общем, единственную очередь — методами воспитания. У них даже термин такой есть — Человек Воспитанный. Что до меня, то меня жизнь пыталась лишить иллюзий много раз… И местами — довольно жестко… Тем не менее я все равно остаюсь при убеждении, что не только учитель, но и вообще любой человек остается человеком… профессионал — профессионалом… только до тех пор, пока не готов окончательно распрощаться с иллюзиями. И то обстоятельство, что я сейчас здесь с вами, говорит о том, что я со своими иллюзиями распрощался не вполне. То есть не считаю некоторые свои иллюзии, — снова улыбка, — иллюзиями. Теперь о вас… А вы, ребята, — первое поколение… именно вы — даже не те, кто старше вас лет на пять, нет, именно вы… первое поколение, сформировавшееся полностью вне советского опыта. Люди, на становление сознания которых эта абсолютно маразматическая, кафкианская система не успела оказать никакого влияния. И какой этой стране быть лет через десять-пятнадцать… а может быть, — улыбается и поднимает взгляд на учеников, — учитывая, что я вижу здесь людей активных и амбициозных, еще раньше… определять именно вам. И одна из главных иллюзий, от которых я не готов отказаться, заключается в надежде видеть при вас эту страну — другой. — Пауза. — Ребята… За вас.